голова – лишь дань обычаям предков. Чистых язычников ведь осталось мало, даже здесь – по лесам. Местные молятся Христу… и старым богам – тоже.
– Что ж, каждый по себе выбирает, – согнувшись, Радомир заглянул в хижину. – Очаг, кажется, цел. Здесь вот и заночуем. Кидайте котомки – я присмотрю. Так… Ты, Серый Карась, пройдитесь с Горностом во-он по тому лесочку – нет ли там лишних глаз? Потом разойдетесь – охранять будете, к полуночи вас сменю.
– Поняли, князь.
Парни переглянулись, ушли.
– Теперь – вы, – хевдинг посмотрел на готов. – Здесь где-то должен быть ручей – наберите воду, ну и с вас дичь и готовка. Амбрионикс… можешь отдыхать. Миусс…
– С твоего позволения, я пойду охотиться.
– Давай. Да посматривай там… Скорька. Один ты остался… Та-ак… Давай со мной. Пройдемся по хижинам, глянем.
А нечего было глядеть! Ничего такого, на что стоило бы обратить внимание, в заброшенных домишках не нашлось. Пустые деревянные сундуки, старая одежка, посуда – частью деревянная, а частью – из глины. Никаких украшений, оружия – ничего не оставили, все мало-мальски ценное жители забрали с собой.
– А здесь кто-то ночевал, – войдя в крайнюю хижину, Скорька потянул носом воздух. – И совсем недавно, княже! Может быть, даже вчера.
– С чего ты взял? Поясни, – Радомир конечно же ничего такого не чувствовал.
Воин покусал губу:
– Пахнет мясом – кто-то варил похлебку. Причем – из солонины, не охотился. В очаге свежий пепел, а вот… – парень протянул руку, – волос! Длинный. Сейчас у дома следы глянем…
Выскочив наружу, Скорька упал животом на вытоптанную у входа площадку, всмотрелся…
– След, князь! Вон, видишь? Так, та-ак, теперь все понятно…
Пока Раду ни черта не было понятно, честно сказать.
– Что тебе понятно-то?
– Ну, как же, княже! Вон он, след. Небольшой, а башмаки – кожаные, но не римские кальцеи, а как местные носят. Женщина. Или парнишка – небольшой, лет двенадцати. По следу и волосу – так. И – спешит.
– Почему спешит?
– Не охотился. Припасы с собой брал, их и ел. Ой, княже!
Скорька неожиданно фыркнул и расхохотался.
– Ты что смеешься-то? – удивился Рад. – Что такого смешного увидел.
– Да так, – парнишка шмыгнул носом. – Ты, княже, ногти стал красить?
– Какие еще ногти… ого!
И в самом деле, ноготь среднего пальца отливал краснотой.
– Господи, так я ж им по черепу щелкал!
– По мертвой голове, что над дверью? Поглядим, князь?
– Пошли.
Вернувшись к избранной для ночлега хижине, молодой воин внимательно осмотрел прибитый над входом череп, понюхал, потер рукою, только что не лизнул.
– А краска-то еще и высохнуть не успела, княже. И что бы все это значило?
Рад лишь головой мотнул – кто бы знал?
Однако почему-то не нравились ему такие непонятки, очень и очень не нравились. Кому понадобилось череп раскрашивать? С какой такой целью? С ритуальной? Тогда тут явно не обошлось без друидов, якобы уничтоженных как класс, еще Цезарем. А друиды народ такой – глаз да глаз.
На ночь хевдинг выставил усиленные караулы, да и сам спал вполглаза, в любую секунду ожидая тревоги. Снаружи, над соломенными крышами хижин, поднялся, завыл верховой ветер, со скрипом раскачивая верхушки деревьев, где-то – кажется, совсем рядом – утробно завыл волк.
Обошлось. Ничего не случилось.
Утром проснулись рано, как и всегда. За деревьями брезжил рассвет, и золотисто-алая утренняя заря растекалась по небу широкой мерцающей полосою. Шли молча. От обильной росы тут же вымокли ноги, впрочем, радовало то, что дождя вроде бы не
