Славный получился мальчик – этакий замарашка-плут. Все, как полагается – узкие штаны, короткая туника, башмаки, пояс с ножом. Еще и плащ, и кожаная круглая шапка.
– Ну, любовь моя, – радовался хевдинг. – Теперь тебя и родная мама не узнала бы.
– Вождь! Лодка! – оторвав взгляд от реки, воскликнул Фрез. – Сворачивают сюда. Покричать им?
– Лучше помаши рукой.
– Не увидят, не так уж еще и светло.
– Ладно, кричи давай. Но только не громко.
– А… как это – негромко кричать, хевдинг?
– Тьфу! – Радомир озабоченно почесал лоб и улыбнулся. – Сказано тебе – кричи шепотом. Впрочем, можешь уже и не кричать – это те, кто нам нужен.
– Господу слава! – крикнули с лодки.
– Слава Господу! – отозвался в ответ князь.
Хильда обняла его сзади за плечи:
– Что это еще за челн?
– Это не челн, милая, а барка, нанятая купчиной Евсевием. Он торгует рабами, скотом и всем, чем придется. Наш добрый знакомый и друг.
– Друг? – присмотревшись, девушка удивленно моргнула. – А что это за парни на барке?
– Эти… Господи! Да это ж наши бандиты! Ишь ты, не ушли.
– Кто-кто?
– Это даны, родная. Неистовые и дикие язычники – даны.
– Тоже – наши друзья?
– О! Похоже, что одни из самых верных. Ну, что ты так смотришь? Прошу…
Лихо подхватив супружницу на руки, Радомир нежно поцеловал ее в губы и перенес в барку.
Следом за ним, на суденышко влезли готы, встреченные веселым хохотом юных данов, Готбольда и Раксы, буйных в бою и радости демонов смерти.
Добротная двухмачтовая скафа почтенного константинопольского купца Григория Пселла, причалив в гавани Херсонеса, спустила сходни, высадив на землю греков и готов Радомира с княжной и пятерых воинов. С ними сошел и сам Григорий, за время плавания обещавший свести дружинников с неким херсонесским торговцем, греком Амалием, часто ходившим с караванами и по рекам в земли готов и словен.
– С ним и доберетесь, Амалий – человек надежный. Да и ваши мечи ему пригодятся, Евсевий не зря же вас хвалил.
Так и вышло, с Амалием сговорились быстро, и через три дня, помолившись, отправились в дальний путь. По рекам, по волокам, потом – ближе к родным мечтам – и пешком, коней тут раздобыть было сложно. Последнюю ночь провели в дубраве, знакомые уже потянулись места, можно сказать – родные. Ближе к селению готов князь отпустил домой Хукбольда, Видибальда и Фреза. Простились весело – парни ведь не знали, что навсегда. Смеялись:
– Наше селенье и твое – в друзьях отныне будем. Осенью, хевдинг, жди – пожалуем за невестами.
Хукбольд чуть замялся, поскреб шею:
– Может, все же, князь, тебя сопроводить до самого дома? И почетно то, и безопасней – мало ли кто в этих местах бродит?
– Нет, верный мой Хукбольд, – с улыбкою покачал головой Радомир. – Спешите к своим, здесь же – чужие не ходят. Да и даны у нас – хоть куда стражи! Любого порвут, несмотря на молодость.
– Да уж, это люди верные, несмотря на то, что язычники. Что ж… Удачи тебе, князь, и тебе, госпожа Хильда.
Хильда по очереди поцеловала парней в уста:
– Отцу Ингравду, священнику – поклон.
– Передадим. А осенью обязательно свидимся.
– Даст Бог, даст Бог, – Рад все же не удержался, вздохнул – верные были парни. Вспомнился вдруг убитый Иксай и тяжелораненый Скорька – как-то он там? Жив ли? Выходила ли его Керновия? Должна бы, должна… Не столько за Скорькины раны переживал хевдинг, сколь опасался чумы – это такая дама, что никого не щадит. Даже Аттила, на что уж непобедимый герой, а и тот от греха подальше убрался. Правда, от смерти это его не спасло. Интересно, кто ж его отравил? Впрочем, какая разница? Многим было бы выгодно избавиться от неистового гунна.
Растянувшись в шалаше, хевдинг прижал к себе Хильду, задрав на супруге тунику, погладил по
