– Здесь нет пирата Моргана, Тоньо. А мне… Разве мне нужно пленять вас?
Теперь он покачал головой. К чему пленять, когда он…
– Я хочу, чтобы вы остались, Марина. Со мной.
Она засмеялась, все так же невесело, и поцеловала его. В губы. Сначала легко и невинно, а потом…
Потом их одежда валялась по всей ротонде, а они сами лежали на подушках, слушая песни водопада и далекий гомон города. Марина окунала соломинку в невесть откуда взявшийся бокал с мандариновым шербетом и рисовала на Тоньо холодные морские течения. А может быть – путь к зарытым на Тортуге сокровищам. Или просто ей нравилось слизывать капли шербета с его кожи.
Особенно вдумчиво она обрисовала шербетом огненную птицу на его плече.
– Ты похож на этого феникса, Тоньо. Горячий. – И потерлась о нарисованную птицу губами. – Почему феникс? Только у вас, у Альба…
Тоньо тихонько засмеялся, сел на подушках и усадил Марину рядом.
– Потому что Альба и есть огонь, моя фата Моргана.
Сорвав цветок бегонии, обвивающей колонну, протянул ей на ладони. Она хотела было его взять, но не успела: повинуясь желанию Тоньо, цветок вспыхнул и взлетел птицей, покружил над ними и вернулся обратно на ладонь. Не цветком, не пеплом, а крохотным фениксом – ало-оранжевым, с любопытными золотыми глазами-бусинами.
Марина ахнула, а потом засмеялась и осторожно погладила птицу по спинке.
– Он не жжется! Горячий и… – Она искоса глянула на Тоньо, улыбнулась. – Нежный. Как ты.
Феникс курлыкнул и подпрыгнул, попытавшись клюнуть надетое на ее палец золотое колечко. Не удалось – Марина испуганно отдернула руку.
– Не бойся, – усмехнулся Тоньо, накрывая обиженно пищащего феникса второй ладонью. – Он всего лишь хочет золота. Как и всякий Альба.
Сняв одно из своих колец, Тоньо на открытой ладони дал его фениксу. Феникс глянул на золото сначала одним глазом, затем другим, взмахнул крылышками – и подношение исчезло, а сама птичка потяжелела, засверкала еще ярче и довольно курлыкнула.
– Альба и золото. Альба и сказки… – Марина задумчиво потерлась щекой о плечо Тоньо. – Или это была не сказка? Один чокнутый на Тортуге уверял, что любой, кто посмеет напасть на «Санта-Маргариту», сразу пойдет ко дну.
– Ну нет, не сразу. – Тоньо чуть подбросил феникса на ладони, и тот перепорхнул на запястье к Марине. – С затонувшего судна казна Ее Величества не получит ни медяка. Просто порох то взрывается, когда этого никто не ждет, то не взрывается…
Почему-то казалось совершенно естественным вот так, запросто, рассказать Марине о тайне рода Альба. О том, что Тоньо, как и два десятка поколений его предков, – колдун.
А Марина погладила его по щеке, улыбнулась.
– Паника действует лучше пушек, – продолжила она его мысль. – Враг сдается, Альба получает свое золото. Тоньо, но почему ты…
Тоньо не позволил ей закончить. Он знал, что она хочет спросить: почему он не пустил ко дну «Розу Кардиффа»? Но ответить на этот вопрос Тоньо не мог. Не только Марине, даже себе. То есть он знал, почему не утопил Моргана сразу, как только очнулся на палубе пиратского брига. Просто не мог сосредоточиться, огонь не слушался. Эта невыносимая легкость бытия после удара по голове сделала его беспомощным кутенком. Потом, в каюте у Моргана – выжидал, уж очень не хотелось умирать вместе с пиратами. А вот когда его посадили в шлюпку и «Роза Кардиффа» показала корму… А дьявол знает, почему! Тоньо не желал об этом думать, особенно сейчас, когда она была так близко, его фата Моргана.
Вместо ответа он ее поцеловал и притянул ближе, совсем-совсем близко, не обращая внимания на гневное курлыканье феникса. Кажется, его немножко прижали.
На этот раз они занимались любовью медленно и нежно, словно паря в морской глубине, среди любопытных морских коньков, ослепительно-ярких актиний и блеска золота, вытекшего из разбитых сундуков. Не думая о времени, забыв о войне, видя и слыша только друг друга…
Немножко украденного у судьбы счастья.
Самая малость.
Потому что в глазах Марины снова был тот же вопрос, на который Тоньо не знал ответа.
– Теперь твоя очередь рассказывать сказки, фата Моргана, – шепнул Тоньо, опередив ее на удар сердца, не более. – Как ты
