стала капитаном?
Ее глаза посерели, словно подернулись дымкой. Что-то блеснуло в них, как акулья спина совсем близко от поверхности воды, тут же по губам пробежала еле заметная улыбка.
– Как в сказке, Тоньо. Была юнгой, вызвала на дуэль капитана, и опля – вот уже я капитан! – Она передернула плечами и потерла тонкую нитку шрама над ключицей. – Если б Фитиль не напился, если б не полез ко мне в штаны, если б не принял вызова на бой, если б не та волна… ты видел когда-нибудь волну, которая идет по морю в полный штиль и захлестывает корабль по самую мачту?
Она замолкла и глянула на Тоньо: тайна на тайну, дон колдун.
– Нет, никогда. – Он взял ее ладони в свои, поднес к губам, коснулся дыханием пальцев.
– Фитиля смыло, а меня выбрали капитаном. Вот и вся история.
Ее шутливый тон не обманул бы и цыпленка. Тоньо ужасно хотелось расспросить ее подробнее, хотя бы о том, как она попала на корабль, и почему притворяется юношей, и еще о сотне разных разностей.
– Вся ли, фата Моргана?.. – только и успел он спросить, как на башне Алькасабы пробили часы.
Тоньо вздрогнул: часам не было места здесь и сейчас, как не было Алькасабе, Малаге и всему миру. Только он и Марина, его мечта и наваждение…
– Не вся, – тихо ответила она, тихо, как журчание водопада по крыше. – Я расскажу тебе потом. Тоньо? Тоньо!
В ее голосе было удивление, в глазах – зов моря, и сквозь нее просвечивали увитые бегонией колонны ротонды, а может быть – окно его собственной спальни. И голос был уже не Марины, а Берто…
– Останься, – попросил он, уже понимая, что просыпается, и цепляясь за ускользающий сон.
– Я приду в Малагу! На праздник!.. – услышал он то ли обещание Марины, то ли перекличку слуг под окном.
И проснулся.
Дома, в Малаге. В комнате, некогда принадлежавшей его покойному брату Фердинандо.
– Да просыпайтесь же, Тоньо! – в голосе Берто звучала чуть не паника. – Ваш батюшка… ваша невеста…
На последнем слове Тоньо подскочил, едва не стукнувшись макушкой о подбородок склонившегося над ним идальго.
– Невеста? – переспросил Тоньо, судорожно вспоминая, когда ж это он успел обзавестись новой невестой.
– …ждут вас к завтраку через четверть часа, монсеньор. – Берто уже держал наготове кувшин для умывания. – Их светлость герцог пожаловали после полуночи и не велели вас будить. Гостей всего трое, не считая слуг. Она такая… красивая, настоящая англичанка!
Тоньо вздрогнул и пролил воду мимо тазика.
Англичанка? Красивая?!
Марина?..
Он с надеждой глянул на Берто, уже готовый спросить, не зовется ли английская дама, его невеста, Мариной. И промолчал.
Потому что таких чудес не бывает.
Даже с Альба.
Расправляя на нем кружева и застегивая камзол – какой злодей придумал завтракать в летнюю жару при полном параде! – Берто без умолку трещал об английских гостях, о слезах донны Анхелес, узнавшей о невесте Тоньо, о негодяях-поставщиках, о заболевшей лошади… Тоньо пропустил имя гостьи, услышал только, что невеста – ее дочь, и лет ей то ли пять, то ли восемь. И что их светлость герцог пригласил к завтраку дона Ортегу с супругой и был весьма доволен тем, как дон Тоньо готовит Алькасабу к приему Ее Величества Изабеллы.
Все это было нужно и полезно, и Тоньо старался слушать и запоминать, но мог думать лишь о своем сне.
«Приду в Малагу. На праздник!»
Святые каракатицы, о чем он думает? Марина – сон, просто сон. Надо чаще приглашать Анхелес в свою спальню, вот и не будет никаких наваждений. Никакой фата Морганы.
Взгляд Тоньо упал на зеленые четки, ждущие на столике. Так и не проданные в Лиссабоне, последовавшие за ним сначала в Севилью, а затем и в Малагу. Тридцать три круглых и три плоских камешка, изученных до последней шероховатости, прохладных, пахнущих морской свежестью. Ее подарок.
Вздохнув, Тоньо обернул их вокруг запястья, под кружевной манжетой, привычно тронул серебряный крест, заменивший мусульманский полумесяц, и только тогда заметил, что на пальце нет кольца. Не родового перстня, а феникса, неудачного эксперимента самонадеянного мальчишки, возомнившего себя повелителем стихии. Разумеется, феникс не ожил, не взлетел и не
