обойдется. И не такое проходили. А сейчас нам время передохнуть, перед рассветом выступаем. Сегодня начнется переправа, на этом берегу реки будет ужасный тарарам и неразбериха – самое время нанести удар.
Измотанные, чудом выжившие солдаты некогда Великой армии смотрели на кавалеристов итальянского корпуса на свежих конях с тем нескрываемым удивлением, с каким, должно быть, индейцы разглядывали первых европейцев, сошедших на их берег с утлых каравелл. Однако ордена Почетного легиона и Железной короны на моей груди делали свое дело. Идея спе?шить незнакомцев не посещала шальные головы чудом выживших французов. А если и посещала, то не задерживалась. Орден Святого Георгия я из ложной скромности в этом ряду крепить не стал, дабы не травмировать и без того травмированную психику ветеранов.
Крики я услышал, едва подъехав к тому самому загадочному «там», где, по мнению выживших, располагался штаб жалких остатков былой Великой армии.
«Я люблю лук, жаренный в масле. Люблю славный жареный лук. Мне нравится обжаренный лук в масле. Мне нравится лук. Я люблю лук. Шагай, камрад, шагай, камрад!» – неслось из-за полуразобранного забора. Пауза и снова: «Я люблю лук, жаренный в масле…»
«Этот стон у них песней зовется», – еще не скоро должен сказать русский классик, правда, совсем по другому поводу, но здесь его крылатая фраза была бы весьма к месту. Это и впрямь была песня, известная маршевая песня французской армии, вот только горланивший ее офицер идти уже никуда не мог. Он сидел на крыльце, уткнувшись лбом в перила, и, то и дело всхлипывая, орал: «Но у австрийцев нет жареного лука, никакого жареного лука у этих собак!»
– Лейтенант! – окликнул я. Оклик не произвел никакого впечатления, закончив с куплетом, офицер затянул: «Шагай, камрад! Шагай, камрад!»
Я спешился, прихрамывая, направился к крыльцу, после долгой скачки нога распухла и не на шутку требовала к себе внимания. Возможно, по старинной боевой традиции башкиры смазывали наконечники стрел какой-то дрянью, вызывающей заражение. «Не хватало еще тут остаться без ноги, – мелькнуло в голове. – До изобретения антибиотиков времени еще о-го-го сколько! И до той поры, ежели что, новая нога не отрастет». В этот момент лейтенант наконец заметил меня и, подняв, совершенно осоловелые глаза, заговорил:
– Представляешь, они стояли по грудь в воде, эти чертовы голландские саперы, и крепили мост. Вот так, – он начал биться лбом о перила. – Вот так, тук-тук, тук-тук! Мост разваливался, а они его крепили. Ядра рвутся, кровь, ошметки тел, а они – тук-тук, тук-тук! На берегу казаки, уланы, гусары тучей, они нас просто шинковали, будто капусту. Взмах – труп, взмах – еще труп. А мы бежали, представляешь! Бежали по телам. Я никогда так не бегал, у меня ноги были по колено в крови. Но я живой, вот можешь пальцем ткнуть, живой, а они там все мертвы. Ну-ка, приятель, затягивай со мной! Шагай, камрад! Шагай, камрад!
– Мне нужен маршал Бертье, – сурово проговорил я.
– Бертье? – словно вспоминая, о ком идет речь, переспросил офицер. – Маршал. Как же, как же, Луи Александр Бертье, владетельный князь Невшательский, герцог Валанженский, князь Ваграмский.
– Лейтенант, вы пьяны?
– Увы, нет. Я не нашел здесь ни капли спиртного. Жаль, что я не пью кровь подобно вурдалакам. Ее тут было хоть залейся. – Его взгляд упал на мое окровавленное бедро. – Простите, капитан, вижу, вам тоже досталось.
– Ничего, ерунда. Где маршал?
– Там. – Мой собеседник ткнул пальцем в приоткрытую дверь крестьянской избы. – Здесь нынче герцогские апартаменты. Не обессудьте, довольно убогие.
– Понятно, а вы?
– А я дежурный адъютант, лейтенант де Лефлер. Впрочем, кого я обманываю? Дежурный. Последний и единственный. Но живой, черт побери, живой и целый. Представляешь, все… Тук-тук! Тук-тук! – Он прикрыл глаза и снова заорал, заходясь в самозабвенном крике: – Люблю обжаренный лук в масле, люблю, потому что это хорошо.
– Маркетти, отдайте лейтенанту свою флягу, – скомандовал я, хлопнул того по плечу и вошел в избу. Вначале мне показалось, что единственная комната этого незамысловатого здания пуста, что бедняга Лефлер окончательно рехнулся от пережитого, но тут услышал из угла настороженный вопрос:
– Кто вы и что вам тут нужно?
– Господин маршал? – переспросил я. В комнате не горело ни единой свечи, и я с трудом разглядел человека, приняв его изначально за тюк какой-то ветоши.
– Да, я маршал Бертье, несчастный командующий штабом. С кем имею честь?
