обходились без космолина — по нескольку месяцев маялись в тесных отсеках из пластика и стекла.
На Красной планете выживших — в те времена до Марса долетала только половина путешественников — уже ожидали припасы и стройматериалы, из которых переселенцы собирали свои знаменитые «хомячьи лабиринты», а примитивные версии наших фонтанов высасывали из воздуха и почвы необходимые для жизни вещества.
Захватывающее приключение.
Колонисты проявили мужество, находчивость и огромную волю к жизни. Примечательно, что в первые годы освоения Марса погибал только один из десяти поселенцев — все благодаря гениальным идеям кучки землян-предпринимателей, большинство из которых так и не увидело Марс своими глазами.
Причиной тому был возраст — самое распространенное противопоказание для космических путешествий. После сорока риск заболеть и умереть во время перелета увеличивается в десять раз. «Организм дряхлеет», — объясняют врачи. Но сквозь призму собственного опыта я вижу другое: пожилые люди сильнее скучают по земному раздолью, голубому небу, облакам и дождю, по комьям грязи, свежему воздуху и вкусу чистой воды. Рано или поздно тоска сводит их в могилу.
Многие пионеры верили, что искусственно созданный марсианский рай заменит им все привычные радости. Роковая ошибка. Этим наивным следовало бы изучить пример покорителей Великих равнин, коротавших дни в тени дерновых хижин. Женщины, оторванные от дома, друзей и светского общества, искали утешения в наркотическом тонике Лидии Пинкхэм[17].
Суровые мужчины с обветренными лицами охотились или пахали твердую как камень землю. Огрубевшие, измотанные борьбой с индейцами и непогодой, они мрачнели день ото дня. Дети носились без присмотра как дикие звери. Каждый прожитый день подтачивал рассудок.
Некоторые мечтатели верили, что в долгосрочной перспективе Марс можно терраформировать — придать ему вид Земли. А пока они воображали огромные покрытые колпаками города с бандитами, шерифами и салунами — или их хай-тек-эквивалентами. Один такой купол и правда был построен — наполненный воздухом, широченный, несколько километров в диаметре. Простоял с полгода, пока на него не упал метеорит. Ураганный ветер смел остатки. Повторять опыт не решились, по крайней мере до окончания войны.
Что меня действительно интересует — какого черта потомки фортреккеров забыли на Марсе?
Чтобы построить утопию, нужно сперва найти подходящее место. Вслед за первой волной переселенцев на Марс хлынули недовольные. Прежде у них были связаны руки: на Земле не жаловали фанатиков, цепляющихся за патриархальные устои и библейские заветы. Но среди идеалистов скрывались также манипуляторы, мечтающие о власти и готовые сыграть на ущемленном самолюбии своих товарищей. Они воспользовались ситуацией и стали наводить в колониях порядок и дисциплину, которой так не хватает всем утопиям… и без которого не обойтись, когда балансируешь на грани жизни и смерти.
Во времена расцвета этих идей на Красную планету перебирались десятки и сотни недовольных — зачатки нового марсианского общества.
Так в Красной пустыне появились фортреккеры — не покорители Южной Африки и не отцы-основатели Родезии[18] , а фанатики и экстремисты, впитавшие в себя худшие из их предубеждений.
Никаких черных, никаких цветных — суровые порядки, продиктованные суровой жизнью.
Блюстители патриархальной морали, горькая насмешка над историей.
Мы по-прежнему в южном гараже. К нам присоединяются Казах и Мишлен. Диджей ухаживает за раненым генералом.
Хоть форов и меньше, чем нас, это не делает старика-предводителя более сговорчивым, напротив, он рвется толкнуть речь. Его имя Пауль де Грут, и он прилетел на Марс тридцать два года назад.
— Слушайте все! — кричит де Грут, и его хриплый голос эхом разносится по ангару.
— Чувствую, хлебнем мы с ним горя, сэр, — шепчет Койл Бойцовому Петуху.
— Мы — Трекбуры![19] Вы отняли у нас машины, так знайте, кто мы и как нас зовут.
Де Грут торжественно обходит своих людей, дотрагиваясь поочередно до их голов — время от времени ему приходится вставать на цыпочки — и перечисляет имена.
— Это Ян, а это Хендрик, а это Йоханнес, а это Шон.
И далее по списку. Широкоплечего громилу, которого я приметил еще в смотровой башне, зовут Рейф. Парень не так прост, как кажется. Я чувствую в нем затаенную силу. Опасен, точно свернувшаяся перед броском змея. Не удивлюсь, если старик приходится ему отцом. Впрочем, судя по обычаям форов, старик может приходиться отцом
Когда церемония представления подходит к концу, Тил выглядит еще несчастнее, чем прежде.
— Я понял вас, сэр, — говорит Бойцовый Петух, опережая Койл, которая как раз собиралась вклиниться в монолог старика.
Речь фора не произвела на нее ни малейшего впечатления.
— Мы надеемся на взаимовыгодное сотрудничество. Нам нужна информация…
— Вот зачем вы здесь! Узнать про нашу трубку! — де Грут вопит изо всех сил, хотя никто не пытается его перекричать.
