– Раз твой наставник молчит, – сказал он, – объясню я. Там, где мы стоим, находилась пещера. Люди обжили ее еще двадцать тысяч лет назад, попадая внутрь через порталы. В древности, задолго до Египта и Шумера, стены грота выровняли, а непрочные своды убрали вовсе, надстроив башню. Пещера и входы в нее – это и есть то, что ныне называют Терминалом. Башня – всего лишь декор, ненужный, на мой взгляд. По мне, так лучше бы оставить пещеру нетронутой. Я понятно выражаюсь?
– До меня дошло, – улыбнулся Шимон.
– Это радует, – сухо сказал Корнелиус, отпирая сводчатую дверь из позеленевшей бронзы с накладками и заклепками.
Почему-то Щепотнев ожидал скрипа, но тяжелая створка, подвешенная на пудовые петли, открылась совершенно бесшумно.
– Ступайте.
Васнецов как наставник юркнул первым. Семен шагнул следом.
Оглянувшись, он увидел Хранителя, стоявшего за порогом.
– Узнаю в тебе, рекрут, себя самого, – сказал Корнелиус задумчиво. – Что ж… Удачи. И постарайся сдерживать свои страсти! В 870-м году сие… чревато. Я понятно выражаюсь?
– Вполне, – серьезно ответил Щепотнев.
Хранитель кивнул и закрыл дверь. Грюкнул замок.
Вздохнув, Семен двинулся тесным проходом, узким и высоким, как расселина.
И вышел.
Он смотрел вверх, где распахивалось пронзительно синее небо, светило яркое, хотя и не слишком-то жаркое солнце, плыли реденькие облачка.
Опустив глаза, Шимон мысленно ахнул.
Перед ним расстилался обширный луг, покато уходивший к краю пропасти, за которым открывался умопомрачительный простор – колоссальное синее зеркало фьорда, склоны гор, выраставших из воды и поросших соснами, седые косы водопадов, ниспадавших с крутых скал, а еще дальше, за устьем фьорда, блестело и переливалось море.
У самого берега зеленели щетинистые нашлепки островков-шхер, за ними незримо шумели и плавно переваливались океанские валы, а к северу таяли в дымке суровые горные хребты.
Луг, который попирал Щепотнев, располагался так высоко, что морские орлы, реявшие над гладью фьорда, описывали свои круги под ним, и он смотрел на них сверху.
Громадность мира впечатлила Семена настолько, что он задыхался, и даже свежий ветер, пахнувший солью, йодом и водорослями, не унимал волнения.
– Красота-то какая! – послышался у него за спиной голос Васнецова. – Лепота!
– Да уж… – выдохнул Щепотнев. – Это даже не Норвегия!
– А это не совсем Норвегия.
– Норэгр!
– Слухай, Сема, – примирительно заговорил Скальд, – а тебе не все равно, чего тут и где? Викинги тут! Ясненько? Знать бы еще, какой к тутошнему ярлу подход искать.
– А ярл – это кто? Вроде как граф местный?
– Скорее, как князь. А есть еще хевдинг, или, правильнее, хёвдинг – это вождь, у него тоже дружина водиться может. Хевдинг – это не титул, а как бы почетное звание, по наследству он не передается. Хевдинга выбирают. Правда, конунга, то бишь короля, тоже выбирают, но тут уж точно титул.
– Ясно.
Нетвердо ступая, Щепотнев пошагал вперед по еле заметному скату.
Под ногами путались карликовые берёзки, стелившиеся по земле, качались на стебельках незнакомые синие цветочки, прорастала трава-мурава.
– Ты там поосторожнее, – предупредил его Скальд, – донизу полкилометра лететь, ушибиться можно.
– Я учту.
У самого края, где за гребень скудной почвы цеплялись битые ветром кустики, лежала рыжая корова, с долготерпением травоядного перемалывая жвачку. Вдалеке загавкала собака.
– Тут сетер, – сказал Васнецов, – верхние луга. Они в общинном пользовании, здесь, как местные говорят, «рога встречаются с рогами и копыта с копытами».
– Типа, колхоз.
– Ну, нет. Коровы-то чьи-то все, только земля как бы ничья. Альменинг[37].
– Пошли-ка отсюда, – сказал Щепотнев, прислушиваясь к лаю собак. – Пока пастухов не видно.
