– Страшно? – криво усмехнулся Паль.
– Не по себе, – признался Плющ.
Паль кивнул.
– Это у всех так, только не каждый признается.
Наконец, они вышли к берегу – гладкому пляжу, простиравшемуся далеко за горизонт. Под ногами похрустывали мелкие ракушки и выеденные панцири. Теплые волны лениво накатывали на песок. Картинка!
А на переднем плане, причаленная к вбитому в песок колу, покачивалась лодка. К ней вели мостки – пара досок, хлябавших под ногами.
– Все на борт!
Экипаж повалил на плавсредство, занимая места.
– Это скедия из фьордов, – сказал Лангместур. – Нореги и даны говорят: скейд.
– Потренируюсь, – улыбнулся Костя.
– Ну! Отдать швартовы! Весла на воду!
Костя-Эваранди уселся на скамью, вытащил резную затычку, отворяя лючок, и просунул сквозь него весло. Кожаная манжета посопротивлялась и уступила-таки. В сущности, она исполняла сразу две функции – не позволяла воде заливать палубу через лючок, а заодно удерживала весло на манер гибкой уключины.
Лангместур уселся на место кормщика, сжимая рукоять правила, опущенного в воду с правого борта.
– И… раз! – задал он ритм гребли. – И… два!
Скедия легко стронулась, поплыла, острым форштевнем рассекая тихую воду.
– А купаться тут можно? – поинтересовался Плющ.
– А ты глянь! – ухмыльнулся Ингвар.
Костя высунулся за борт.
Море было мелким, а вода прозрачной. Было хорошо видно, как по дну ползают здоровенные полуметровые трилобиты, копошатся толстые бахромчатые черви, покачиваются в такт прибою шестилучевые губки и водоросли.
Противно извивались бесчелюстные твари, вроде миног, за ними охотилась панцирная рыба, чья голова была защищена плитками роговой брони. Неожиданно поднялась муть – это явился гигантский, в рост человека, ракоскорпион.
Передвигаясь на четырех парах ног, пятой парой, самой задней, чудище гребло, будто веслами. На плоской голове мрачно блестели огромные, с блюдце, фасеточные глаза, а клешни так и шарили впереди, силясь ухватить добычу. Не повезло – из глубины появился и вовсе громадный камероцерас, предок кальмаров в конической раковине.
Он был длиннее скедии, и его щупальца живенько сцапали ракоскорпиона. Тот, конечно, был против, но камероцерас не спрашивал его мнения – откушал ракоскорпионятины.
– Не-е… – протянул Плющ. – Что-то мне расхотелось купаться!
Все расхохотались.
– И… раз! И… два!
Вдруг скедия сотряслась, а за бортом вздыбилась раковина камероцераса, похожая на огромный остроконечный колпак. С шумом и плеском рухнув в воду, она скрылась из глаз, а в следующую секунду толстые, изгибающиеся во все стороны щупальца ухватились за борт, резко накреняя лодку.
– А ну! – грозно крикнул Маннавард, но пучеглазый предок кальмаров не испугался.
Напротив, он перецепился и подтянулся, намереваясь влезть на борт.
– Паль!
Павел живо вытянул свое весло, развернулся и стукнул лопастью по наглому щупальцу.
Камероцерасу такой прием не понравился – он живо ухватился за весло и потянул на себя. Паль не удержался и вытянулся, отпуская весло, но тут Костя выхватил нож и полоснул по щупальцу – резко завоняло аммиаком.
Чудище морское резко отдернуло раненую конечность и приподнялось из воды, словно пытаясь рассмотреть обидчика. Плющ привстал и встретился взглядом с камероцерасом. Два круглых зрачка, размером с суповую тарелку, в подрагивавшей слизи цвета артериальной крови, уставились на него.
Костя замер, не имея сил отвести глаза.
На него смотрела сама вечность, дремотный архей, когда жизнь еще только затевалась в теплых лужицах.
Мышцы словно сковало льдом, но усилием воли Эваранди снял оцепенение и выдавил одно-единственное слово:
– Вон!
Пэтр подхватил оброненное Палем весло, замахнулся, но камероцерас уже отпускал скедию – щупальца скользнули в воду.
Длинное ракетообразное тело зависло под водой, а затем медленно уплыло прочь.
