— Говорят, скорее всего, от удара временно сместились позвонки, повредили какие-то важные нервы. Говорят, не повезло.
— Где вы гуляли? Вас видел кто-нибудь?
— В овраге. В квартале от нашего дома протекает речка, там есть овраг. Паша любит… любил… Я не помню, был ли там кто-нибудь. Зачем вам это?
— Работа такая, — привычно ответил Дмитрий, размышляя, достаточно ли у него информации, чтобы развернуться и уйти. Несчастный случай, дело закрыто, все довольны. Можно было вообще не ездить.
— У вас нет никаких заявлений?
Женщина печально покачала головой. Мария, кажется, ее так зовут. Мария Стеклова.
— Нет, — сказала она.
— До свидания. Простите, что побеспокоил вас.
По коридору спешила какая-то тетушка, похожая на колобка. Она ухватила вышедшего из палаты Дмитрия за рукав и забухтела громким шепотом:
— Вы от Машки? А вы хто ей будете? — узнав, что следователь, запричитала:
— Горе-то какое! Что же это делается!
— Да, да, — кивал Дмитрий, пытаясь освободиться, — ужасно не повезло…
— Горе-то какое! — на глаза тетушки навернулись слезы. — Теперь и младший тоже. Дай ей бог сил это вынести. Ну, я пойду к ней, поддержу.
— Да, да. Конечно. До свидания.
Дмитрий остановился перед металлическими створками лифта.
Что будет делать женщина, если парализует ее ребенка? Если врачи будут отвечать невразумительными предположениями? Что она скажет представителю государства?
У следователя не было детей, но почему-то ему казалось, что за своего ребенка он бы порвал глотку любому. Особенно здесь, на пороге между жизнью и смертью. Надо будет — и самой смерти досталось бы. Пытался бы выпросить у врачей невозможного, стучался во все двери, метался, действовал. А тут — никаких заявлений. Возможно, это шок… Или он просто не слишком хорошо научился разбираться в людях за одиннадцать лет работы с ними? Усмехнувшись, Дима потряс головой. Закрыв глаза, помассировал пальцами веки, отгоняя россыпь черных точек, метавшихся в углу зрения. То ли день был слишком нервным, то ли…
— Вы едете? — спросили из открывшегося лифта.
— Нет, — сказал Дмитрий. — Не еду.
Раньше интуиция его никогда не подводила. Поэтому она имела право являться в любом виде — хоть голодной болью под ложечкой, хоть черными «мухами» на сетчатке.
Он сел на скамейку напротив столовой. Мимо сновали медсестры, выставляли на повозку чайники и кастрюли.
Минут через пять колобок выкатился из палаты и посеменил к выходу. Дмитрий встал. При виде следователя тетушка резко затормозила, в глазах появилось подозрение.
— Что, выпытывать будете? — едко произнесла она. — Машка мне все рассказала! О том, что вы ее подозреваете!
Дмитрий провернул в голове несколько вариантов оправданий. В свете его грядущих вопросов достаточно искренним не выглядел ни один.
— У Марии Евгеньевны есть старший сын? — спросил он напрямую. — С ним тоже случилось несчастье?
— Вам какое дело? У Машки беда, а вы тут лезете! А ну, пропустите!
Разозленный колобок отпихнул Дмитрия боком и влетел в удачно подошедший лифт.
Дмитрий, подумав, вновь толкнул дверь палаты. Женщина посмотрела на него с плохо скрываемым раздражением. Не нужно быть гением, чтобы понять, что — вернее, кто — послужил поводом для его возвращения.
— Мария Евгеньевна, из разговора с вашей родственницей я понял, что у вас есть старший сын. Это так?
— Не родственница она мне! Так, в каждой бочке затычка.
— Что с вашим старшим сыном?
— Он тоже парализован.
«Тоже упал с дерева?», хотел спросить Дмитрий, но передумал.
— Как это случилось?
— Не знаю! — Мария Евгеньевна раздражалась все сильнее. — Какая-то болезнь. У Лешки постепенно отнялись ноги, затем руки, и в конце концов он стал растением. Теперь вот с Пашкой то же самое! Мне плохо! Понимаете, что мне плохо, а тут вы со своими расспросами!?
— Где находится Алексей? Кто за ним ухаживает?
— Дома! Я за ним ухаживаю! У меня не так много денег на больницу.
