Сон не шел. Поворочавшись еще некоторое время, я кинул подушку на кровать и, завернувшись в одеяло, подошел к окну. Магический фонарь освещал кусочек пустынной улицы. Лиск ушел куда-то в сторону. Лишь светлое небо, с подсвеченными оранжевым облаками, намекало на его присутствие. Открыв треугольно окно, я запустил внутрь свежий ночной воздух с запахом моря. Спустя некоторое время, за спиной раздался скрип кровати и шелест босых ног. Я обернулся. Девочка-ангел, тоже завернутая в одеяло, подошла и встала рядом.
– Ты чего не спишь? – спросил я ее.
– А ты? – Подняла она на меня свои огромные глазища, которые в тусклом свете фонаря казались черными.
– Не спится, – пожал плечами я.
– За нее волнуешься? – Поняла она.
– За нее и вообще, – ответил я, придвигая девочке стул. Но она его проигнорировала, усевшись на подоконник и обхватив голые колени руками.
– А мне жаль тратить время на сон, – проговорила она, смотря куда-то вдоль темной улицы. – Такое приключение со мной впервые. Как в романе. Не- ет, – протянула она, зевая, – проспать его было бы преступлением. Дома меня ждала бы ванна, потом молитва Создателю, потом постель. Скучно. Мама мне уже давно не читает сказок. Весь день состоит из учебы. Этикет, адостанский, арифметика, основы плетения схем… Музыка эта, которая у меня уже в печенках сидит, танцы…
В окно залетел свежий порыв ветра, девочка поежилась и завернулась в одеяло полностью, оставив открытыми только пальчики ног.
– Отец все твердит, что подыщет мне хорошую партию, – продолжила она. – Ах, Маниша Вердик такая завидная невеста, с солидным приданым… Мы еще выберем жениха побогаче, да познатнее. А меня кто-то спросил? – Она вдруг всхлипнула. – Готовят как гусыню к обеду на День эдемского восстания, слово «любовь» даже упоминать неприлично… Знаешь, я уже начала верить, что нет этой любви, а в романах пишут всякую чушь… А тут ты!
Она замолчала, и я заметил слезинку, блеснувшую на ее щеке.
– Любовь есть, – вздохнул я, вытирая ее большим пальцем. – И к тебе она придет, вот увидишь.
– Счастливая твоя Динари. Очень! – Она посмотрела на меня и вдруг взяла за руку. – Ты не волнуйся, Ганнибал. Она в посольстве, в подвале сидит, я слышала. И отец обязательно ее выпустит, чтоб меня спасти. Вот увидишь! Только…
– Что только? – спросил я, замирая.
– Только потом он обязательно тебя найдет, – проговорила она, опустив глаза. И тихонько добавила: – Найдет и убьет.
Болт с характерным звуком сорвался с ложа и впился косуле в шею. Коза дернулась и рванула в кусты. Я быстренько спустился, практически слетел с дерева и рванул следом. Жрать хотелось неимоверно. За весь вчерашний день мне не удалось найти ничего съедобного. Черт знает, куда меня выкинула Невидимка – вокруг я не обнаружил ни дорог, ни людей, ни их следов. Предположив, что нахожусь в восточной части Шара, я двигался на запад в надежде рано или поздно выйти к морю. А там уже и люди найдутся. На ночь решил забраться на дерево и не прогадал – не будь я наверху, коза бы меня учуяла и ни за что не подошла б на расстояние арбалетного выстрела.
Охоту я любил – последние годы это, пожалуй, была моя единственная страсть. Но одно дело стрелять из ружья или карабина, а другое – лук или арбалет. Дома, на Земле, я всегда был против таких охотников. Все-таки огнестрельное оружие убивает относительно быстро, даже при не очень удачном попадании. Удар пули с энергией три тысячи джоулей сам по себе вызывает шок, который может привести к быстрой смерти. И то, бывает, зверь уходит. А при ударе стрелой какая энергия? Вся надежда на повреждение кровеносных сосудов. В результате, при неудачном попадании зверь долго остается раненым.
Что бы там не говорили защитники животных, настоящие охотники всегда стараются минимизировать страдания зверя. Никто не вечен, а смерть от точно попавшей пули – одна из самых гуманных, на мой взгляд. Но сейчас мне было не до гуманности, а из оружия, кроме двух арбалетов, у меня был лишь кинжал да деревянный шест. Козу я настиг спустя полчаса – кровавый след был хорошо виден, попал удачно. Мертвый зверь лежал в небольшом овраге, выделяясь на зеленой траве буроватым мехом. Стрела так и торчала в шее, высунув с обратной стороны наконечник.
Небольшой водоем удалось обнаружить метрах в двухстах. Выпустив внутренности, я притащил дичь к лесному озеру и уже здесь снял шкуру.
С костром пришлось помучиться – сначала нашел подходящий материал для трута – пух с какого-то дерева, потом снял тетиву с одного из арбалетов, затем соорудил конструкцию из двух колышков. Сделав из тетивы нечто вроде гарроты, энергично потер ей о дерево. Минут через семь пух задымил.
Жареное мясо без соли и маринада – то еще кушанье, но в моем случае привередничать не было смысла. Пока костер прогорал, настрогал колышков- шампуров. Косуля вроде и кажется немаленьким зверем, на самом деле мяса в ней не так уж много. Но мне одному, конечно, хватило и поесть, и нажарить впрок. Только вот как тащить его с собой? Шоды забыли поделиться мешком. Пришлось изобретать.
Максимально отскоблив жир с козлиной шкуры, я вымыл ее с золой и, проложив большими, похожими на лопухи листьями, соорудил себе мешок. Необработанная и непросоленная шкура по такой погоде к завтрашнему может и завонять, но день отслужит, а там видно будет. Завернув каждый кусок жареного мяса в отдельный лист и, уложив все в получившийся мохнатый мешок, я закидал костер песком и в темпе двинулся дальше на запад.
На мозги постоянно давила опасность встретить невидимую тварь, типа того паука, что Вадик завалил в Эртазании. Поэтому я максимально
