нахвататься. Но тут на Мордиона бросилась новая толпа дружинников.
Искусно выныривая из гущи яростно дергающихся конечностей, Мордион заметил, что Мартин вырвался из толпы ближе к озеру и помчался вдоль берега, не зная толком, куда направиться. «Какая глупость!» – подумал волшебник. Мост был поднят, поэтому перейти через озеро не было возможности. Хуже того, многие уже осознали, что происходит. Мужчины с противоположных краев толпы побежали навстречу друг другу, чтобы с обеих сторон отрезать Мартину путь к отступлению. Мордион отбросил оставшихся воинов и свалил их в кучу, а затем, используя метательную силу (некогда он прибегал к ней, чтобы разрушить водопад), мгновенно отправил Мартина так далеко, как только возможно. Но, к сожалению, он перебросил его не на другую сторону озера, а, наоборот, на задворки замка. В то же самое мгновение Мордион театрально воздел руки и вызвал шипящую молнию прямо на то место, где прежде находился Мартин. Если повезет, люди решат, что мальчик – невидимка, и начнут его искать в другом месте. Выполняя все эти трюки, Мордион задавался вопросом: почему он все это делает для Мартина? Ведь он ничего не знал о мальчике, кроме одного: тот что-то значил для Виерран. «Я всегда защищаю детей», – подумал волшебник, наблюдая, как толпа шарахнулась от вспышки молнии.
Повернувшись, Мордион лицом к лицу столкнулся с сэром Борсом. Последний трясся всем телом, а лицо его выражало крайний ужас.
– Скверна! – завопил сэр Борс и выплеснул содержимое золотой фляги Мордиону на голову.
И сразу же Мордиона опутала сеть боли. Сеть росла и росла, и Мордион рос вместе с ней, корчась, раздуваясь, извиваясь, вздымаясь, катаясь, обрастая лапами с когтями, все больше путаясь в сетях и не в силах освободиться. Он с трудом расслышал крики сэра Борса:
– Смотрите! Я сбросил маску с вашего тайного врага! Вот та скверна, что убила нашего доброго сэра Форса!
После этого Мордион потерял сознание от боли.
Люди в толпе бросились врассыпную, увидев огромного блестящего черного дракона, который вздымался и перекатывался по земле, оставляя когтями борозды на дерне, а потом выпустил столь яростный огонь, что от закипевшего озера пошел пар. Наконец дракон улегся у края озера и больше не двигался.
Моргана Ла Трей наблюдала за людьми, что сломя голову проносились в замок мимо нее.
– Не понимаю, – пробормотала она себе под нос. – Он издох?
– Нет, – шепнул ей на ухо прекрасный голос Баннуса. – Ты должна была заставить его это выпить.
И тут черный дракон поднялся и пополз по склону холма в направлении ворот замка. Амбитас исступленно призывал своих носильщиков. Они явились и поспешно отнесли короля внутрь. Моргана Ла Трей пошла вместе с ними, но на мгновение остановилась, чтобы оглядеться и посмотреть на тех, кто стекался в замок. Одной из последних оказалась Виерран, которая так плакала и билась в истерике, что новому молодому оруженосцу в синем пришлось практически нести ее на руках.
– Что ж, это уже кое-что, – удовлетворенно подытожила Ла Трей.
Ворота в дикой спешке захлопнулись за ее спиной, буквально в нескольких дюймах от вытаращенных драконьих глаз.
Часть девятая
1
Наступила ночь. В сетке боли, удерживающей Мордиона, стали медленно проступать шипы – светящиеся точки на темном фоне, – и вот уже все его огромное тело оказалось пригвождено к ночному небу паутиной холодных искр. Каждое огненное пятнышко вонзалось в него, точно алмазный клинок, ледяное, как мороз, и едкое, как кислота. Мордион мог выбирать: или скользить от одной обжигающей точки к другой, позволяя каждому алмазному клинку вонзаться ему в самую душу, или оставаться неподвижным, испытывая слепящую боль от всех воспоминаний разом. Избежать воспоминаний было невозможно. Они были там, неумолимые и вечные, как звезды.
– Что я сделал, – вслух спросил Мордион после долгих веков боли, – чтобы заслужить то, что у меня в голове?
Действительно, он прошел всю Галактику, убивая многих людей, но казалось, что это случилось уже после наказания. Он знал, что полностью заслужил его. То обличье, в котором он был сейчас, – его истинное обличье. Мордион знал это многие годы. Как только он вошел в поле Баннуса и почувствовал, что тиски, в которых держала его воля Правителей, отчасти ослабли, его тело приняло именно обличье дракона: низкорослое, уродливое, поменьше, чем нынешнее, но настолько отвратительное, что ему пришлось спрятаться в зарослях терна. Мордион помнил, что кто-то его потревожил. Желая одного только мира и спокойствия, он выполз вперед и попытался улыбнуться стоящему там мальчику, чтобы продемонстрировать ему свое миролюбие. Как он теперь понял, мальчик был Челом, причем получается, что появился он еще до того, как Мордион его создал. Довольно странно. Так или иначе, Чел принял улыбку дракона за устрашающую гримасу и бросил ему в пасть корягу. Мордиону потребовалось несколько часов, чтобы избавиться от этой ветки. Он отплевывался, и кашлял, и выдергивал корягу лапой, и повторял себе, что все это заслужил. Он заслужил и это обличье, и это наказание, но деяния, за которые он претерпевает все это, свершились уже потом. И это казалось ему чрезвычайно странным. «Вероятно, я что-то совершил прежде».
– Ты ничего не совершал, – ответил Баннус.
Волшебник чувствовал, что он здесь, рядом – в виде силуэта чаши, составленного из звезд. У него возникла мысль вытянуть свой усыпанный звездами хвост и обернуть его вокруг кубка, взяв таким образом Баннуса в заложники, и потребовать, чтобы тот положил конец его мучениям. Но он знал, что это бесполезно. Здесь, в небесах, они тоже в какой-то степени находились внутри Баннуса. Ведь чаша являлась всего лишь миражом, иллюзией Баннуса, такой
