— Да то, что ты не веришь. Ты и сама знаешь, поэтому спорить бесполезно. Ты думаешь, все чушь собачья. Дело твое. Никто тебя не станет переубеждать. Включая Мамочку.
— Не всё! В какие-то вещи я верю!
— Это и значит, что ты недостаточно сильна, — он постучал себя по голове, — вот здесь. — И снова занялся пасьянсом.
— Раз я решила, значит сделаю, — настаивала я.
— Это я тоже знаю. Сделаешь. Не станешь слушать моего совета.
— Еще какие-нибудь советы будут?
— Освободи свой ум. Не угнетай его. Жди, как во время родов. Ты же у нас акушерка или как? Вот и все советы.
— Но как понять, что спрашивать?
Уильям устало вздохнул.
— «Что спрашивать», — пробурчал он, по-прежнему не отрываясь от карт.
Я постояла, но он не отвечал. Я поняла, что больше ничего путного от него не дождусь, и собралась уйти.
— Как я узнаю свое? — спросила я уже на выходе.
— Узнаешь. Я уже его вижу. Его невозможно не узнать.
— Неужто? — засомневалась я.
Он бросил карту и вытолкнул вперед зажеванную нижнюю губу. Взглянул на меня слезящимися глазами. Невероятно медленно поднес к голове руки, разжал кулаки, поднял указательные пальцы вверх, и получились длинные уши. Он ими чуть пошевелил, и я остолбенела.
Потом его руки опустились на стол и вновь взялись за карты. Я вышла.
Вернувшись домой, я приготовила торт. Свадебный торт для Эмили Протероу. Я вся измучилась, пока замешивала в тесто море любви и посылала в духовку океаны доброй воли. Я заработалась до поздней ночи и страшно вымоталась. Но торт удался. Чего я только в него не нашептала. Одной лишь мне известно, сколько любви пошло на этот торг. Одной лишь мне. С утра я отослала к ним мальчишку с запиской. Эмили с матерью пришли за тортом и были от него в восторге. И хорошо мне заплатили.
Все потому, что торт удался.
22
Днем у моей калитки затормозила развалюха Чеза. На этот раз он прибыл не один, а с Джудит. Похоже, она не заходила после школы домой, потому что на ней была учительская одежда. Строгая юбка-карандаш и аккуратная кичка на затылке меняли Джудит до неузнаваемости. Чез нес окровавленного мертвого кролика. Наверное, утром набраконьерничал. Они прошагали по тропке через сад и вручили мне сей милый примирительный дар.
— Мог бы его хотя бы освежевать, — посетовала я.
— И вот что я получаю в благодарность! Поверь, ты сделаешь это в десять раз быстрее.
Что правда, то правда. Свежевать кроликов я была мастерица. Я пригласила их в дом, поставила чайник и подвесила кролика на заднем крыльце. Как оказалось, они придумали выход из моей бедовой ситуации, совместно выработали план моего светлого будущего.
— Помнишь, ты мне рассказывала про чудака, который навещал вас с Мамочкой?
— Какого еще чудака?
— Ну, того, из Кембриджа. Я вкратце рассказала Чезу, о чем он вас спрашивал, и оказалось, Чез его знает.
Я хмуро посмотрела на Джудит. Ну разве можно было кому-то рассказывать, о чем нас спрашивал Беннет. Ведь это все равно что сообщить, в чем наше знание и чем мы занимаемся. Я вспомнила Мамочкину фразу: «В постели не бывает тайн».
— Я лично с ним не знаком, — поправил Чез. — Но я о нем слышал.
— Чез ведь учился в Кембридже, — продолжила Джудит. — И понимает, зачем сюда явился Беннет.
— Он просто хотел на вас заработать, — объяснил Чез. — Сейчас книжонки типа Гарденера и Мюррея в топе, особенно с тех пор, как парочка приказала долго жить. Вот Беннет и решил нажиться.
Чез продолжил. Сказал, что люди изголодались по необычному. Сказал, что я не очень в курсе, поскольку не читаю желтую прессу, а он читает и видит, что люди хавают все, что им засунешь в рот. Сказал, что, если бы он хотел заработать по-легкому, нужно было бы всего-то позвать фотографа и репортера и устроить на ферме хиппанское представление. Когда я поинтересовалась, какого рода представление имеется в виду, он лишь пожал плечами и ответил, что, скажем, десять голых хиппанов, танцующих вокруг костра, вполне бы подошли. Конечно, он понимает, что это мусор. Зато какие легкие
