видимо, опускались в пол и поднимались в потолок. Широкие, железные.
– Смотри, Федь, мы почти пришли.
Федор не ответил. Даже не кивнул.
Широкий ангар. Огромный, уходящий в темноту. Устаревшее оборудование у стен. Свисающая лестница сбоку.
– Кажется, мы нашли, – сказала Таис, – слышишь, Эмма? Мы нашли.
– Отлично. Поднимайтесь по лестнице.
Таис знала, что никогда не забудет этот подъем. Всю жизнь будет помнить, как тяжело было помогать Федору подниматься по лестнице. Каждое движение для него было болью и мукой. Каждое движение для нее – тяжестью и отчаянием. Отчаянием, которое она не должна была выпустить наружу.
Нельзя было сдаться, просто нельзя! Вновь и вновь они начинали подъем, до тех пор, пока Колючий в наушнике не велел ей самой подняться вверх и не взять наверху веревку.
– Металлопластиковые тросы. Там они есть. Просто обвяжи Федора и втащи наверх. Он, как сможет, будет помогать тебе.
Так и сделали. С помощью найденного в рубках троса и удалось затянуть Федора.
В рубках был свет. Тепла не было, но была вода, была удобная кушетка, кресло диспетчера и много еще всякого нужного. И тут было безопасно.
Таис оставила Федора на кушетке и вышла в ангар. На миг ей показалось, что она слышит какие-то странные звуки. Так и есть. Внизу сидел малыш- фрик, тот самый, которого она встретила в коридорах. Жалобно разевал пасть и щурил глазки. И с надеждой смотрел на Таис.
– Глупыш, ты что, думаешь, что я твоя мама? – спросила его Таис.
На звуки ее голоса детеныш подался вперед всем телом и еще раз жалобно открыл ротик.
И вдруг Таис осенило. Ведь его мать могла погибнуть. Может быть, именно Таис и снесла ей голову. Потому и заботиться о детеныше некому.
Она слезла вниз, подхватила пушистого малыша под животик и так же быстро поднялась. Детеныш был легкий и какой-то… теплый, что ли. Он не вызывал омерзения, наоборот. Его было жаль. Почему-то Таис было жаль детеныша фриков.
Закрыв за собой дверь, Таис опустила зверька на пол. Сейчас, при хорошем свете лампочек, она разглядела его белую, густую шерстку и немного вытянутую мордочку. Совсем еще малыш. Сколько ему? Когда он родился? Непонятно. И уже никогда не будет понятно.
Его, этого детеныша, зачали не в пробирке и вырастили не в кувезе. Где-то тут должна быть его мамочка. Или ее нет уже в живых.
– Не мешай только, понял? – сказала Таис зверьку.
– Что это? – спросил Федор.
Он сидел на краю кушетки и одной рукой медленно и осторожно стягивал с себя штаны.
– Да зверек. Без разницы. – Таис оглядела распухшую и посиневшую щиколотку друга и мрачно добавила: – Неудивительно, что она болит. Неужели перелом?
Она дотронулась до подошвы, но Федор поморщился и попросил:
– Лучше не трогать.
– Давай я сниму с тебя и эту толстовку…
– Не тяни. Тай, поищи лучше ножницы и разрежь…
Ножницы нашлись. Аккуратно порезав то, что когда-то было толстовкой, Таис бросила окровавленные куски в мусор и оглядела Федьку. Досталось ему хорошо. Правый бок, плечо и руку покрывали глубокие длинные раны. Кое-что он замотал кусками ткани – порвал собственную майку. Кое-что все еще кровоточило.
– Швов двести тут надо, – пробормотала Таис, – мамочки, ужас какой…
– Только не говори, что сейчас упадешь в обморок, – еле шевеля языком, проговорил Федор.
В наушнике зазвучал голос Эммы.
– Таис, тебе надо просто обработать все его раны антисептиком, после мазью. Мазь уберет боль и воспаление. После раны закрыть лейкопластырем. У тебя в рюкзаке есть и салфетки для ран, и лейкопластырь. И дай ему антибиотик обязательно. И пусть он полежит, отдохнет. Сделай для него и для себя какао с молоком – у тебя должно быть все это в рюкзаке. Поешьте и поспите. Наберитесь сил. После попробуете добраться до выхода. Ты поняла?
– Поняла.
Решительный, спокойный голос Эммы вывел из ступора. Она права, так и надо сделать.
– Эмма велела заняться твоими ранами. Так что ложись.
– Подожди. Что у тебя есть?
– Сейчас гляну.
Таис скинула с плеч рюкзак, торопливо ткнула пальцем в экран. Молнии разъехались.
– Все есть. Даже парочка чистых толстовок для тебя и для меня. Эмма говорила, что тут есть душ и туалет. Приведем себя в порядок.
