– Твоя правда, – вздохнул немец. – Но мне все равно обидно. Никак не могу за ней уследить. Не дается!
Сказал:
– Просто в следующий раз надо не ждать, а сразу пригласить ее на прогулку. Предложить руку, придерживать под локоть, как положено галантному кавалеру, и пусть идет, куда сама захочет.
– Ладно, – невозмутимо кивнул Фабиан Файх. – Попробуем так.
И пошел к своему подъезду.
Крикнул ему вслед:
– Эй, а когда ты меня убьешь?
– Всегда, – пообещал немец. Остановился, обернулся и еще раз четко, по слогам произнес:
– Всег-да.
Совершенно невозможный тип.
В понедельник, собираясь на Лабдарю, вдруг подумал: «Сегодня, по идее, рассказывает Даниэль. И, получается, все? Мой сон про «Книгу перемены мест слагаемых» Файх сразу зачел как выполненное задание, а Грета Францевна вряд ли станет делать уроки. Хотя кто ее знает, у нашего немца особо не забалуешь. Ладно, но что потом?»
Подумал: «Ясно, что. Сегодня уже девятнадцатое. Скоро у Файха закончится командировка, а вместе с нею август, и все, и все. И все».
Подумал: «Не надо драматизировать. Август, конечно, закончится, куда ему деваться, но я-то, счастливчик, не доживу до этого дня. Немец твердо обещал меня убить, а значит, ему придется сделать это до конца командировки. Не приезжать же из-за меня в Вильнюс еще раз, зимой. Глупо убивать людей, когда вокруг темно и холодно. Я бы точно не стал».
Подумал: «Надеюсь, он не шутил».
Вышел из дома в половине седьмого. И когда пришел на улицу Лабдарю, тоже была половина седьмого – на телефоне и на наручных часах, с которыми на всякий случай сверился. Хмыкнул, одолел две ступеньки, ведущие в открытую еще эзотерическую лавку, извинился, спросил, который час. Услышал: «Половина седьмого», – поблагодарил, вышел. Подумал: «Ладно, будем считать, что неумолимый Кронос просто велит мне снова купить кофе на всех». И отправился в «Кофеин» на улицу Вильняус, где, кстати, тоже была половина седьмого, но это ладно, сколько тут идти. Однако пока стоял в неожиданно длинной очереди, собравшейся по милости новенького бариста, очень красивого, но отчаянно лопоухого юноши, который легко справлялся с кофейным аппаратом, зато над кассой всякий раз зависал надолго, мучительно краснел, по несколько раз перебивал один и тот же чек, путался в сдаче. Хотя держался, надо отдать ему должное, молодцом, ни на миг не прекращал приветливо улыбаться. Ради его улыбки вполне можно было потерпеть задержку; впрочем, о задержке речи нет, когда на часах все еще половина седьмого, сколько ни стой в этой дурацкой очереди за кофе, сколько ни перечитывай надпись на стене «In Coffee we trust», сколько ни ухмыляйся про себя: «Во что еще и верить».
– Прекрасно, – сказал Файх. – Я успел! Сегодня мой черед покупать кофе, и не спорь. Будем считать, ты просто занял для меня очередь, которая как раз подошла. За это большое спасибо. Я поздно освободился, еще немного и никакого кофе, даже на урок опоздал бы, а это совсем никуда не годится – когда гости ждут тебя на улице.
Усмехнулся:
– Так это ты остановил время?
– А разве его кто-то остановил? По-моему, оно идет, причем даже быстрее, чем ему положено – если опаздываешь, всегда так.
– Лично я вышел из дома в половине седьмого. Пришел на Лабдарю, потом сюда и вот уже черт знает сколько тут стою, даже ноги начали уставать. И вот, погляди!
Сунул немцу под нос часы, а потом и телефон – для сверки показаний. Хронометры смущенно переглянулись и выдали – 18:33.
Подмигнул:
– Похоже, они пошли сразу после того, как ты тут появился. Ну а что, нормально, почти полчаса в запасе, очередь подошла, а идти отсюда до твоего дома две минуты, все можно успеть. Вот в чем, значит, секрет вашей хваленой пунктуальности. Когда немец опаздывает на свидание, для его визави останавливается время. Очень удобно!
– Думаешь, так? Это я лихо, конечно, – озадаченно протянул Файх. – Это я молодец.
И, уже когда получили заказ и сгребали с прилавка картонные стаканы, добавил:
– Удивительно, на самом деле, не то, что по моей милости время остановилось для тебя. А то, что именно ты мне это объясняешь. А не наоборот.
Кивнул:
– Да, ты очень качественно свел меня с ума. И так быстро! Август еще не закончился, а я уже забыл, что бывает какая-то иная логика, кроме сумрачного морока, воцарившегося в моей голове. Таково влияние углубленного изучения немецкого языка на неокрепшие юные души.
– Тоже мне юная душа выискалась, – ухмыльнулся Файх.
– Конечно юная. Всего-то полторы вечности от роду.
