– Это работа Мороуза.
Страж все еще ощущал слабость, но ему хватало сил для того, что нужно было сделать. Поднявшись с кушетки, он начал быстро и уверенно совершать магические пассы, вычерчивая колдовской круг. Не секрет, где Лотар мог сейчас быть. Конечно, частью вернувшейся энергии Медив был обязан лечебным свойствам магического источника. Но часть исходила изнутри, от него самого. Это был результат его выбора. Его решения – после стольких ошибок, несчастий и сломанных судеб – совершить хоть что-то хорошее. Что-то правильное. Что-то настоящее, достойное той, кого он любил так много лет назад: любил, потерял, но не забывал никогда – ни на день, ни на час, ни на миг.
Ему предстояло дорого заплатить за то, что он сейчас делал. Но ничего страшного. Некоторые вещи того стоили.
«Для тебя, любовь моя».
Гарона, замерев, смотрела на вспыхнувший магический круг. Он пульсировал, излучая голубой свет. Взяв в ладонь малую толику магической энергии, Медив слепил из нее маленький, безупречный цветок. Он был прекрасным и изысканным – свет, обращенный в нечто материальное – и все оттенки синевы и лазури мерцали в нем, словно угольки в голубом пламени. Гарона уже видела, как Медив творил магию. Опасную магию, направленную на то, чтобы причинять вред живым существам. Но эта предназначалась лишь для лечения. Для возрождения надежды. Женщина поняла это – как он и предполагал – и ее темные глаза расширились, а взгляд стал мягче, наполнившись восхищением.
– Шагни в круг, – велел он.
Гарона взглянула на него, на круг, а затем медленно, зачарованно, двигаясь с куда большим изяществом, чем все виденные им орки – кроме, пожалуй, одного-единственного, – она повиновалась.
– Это, – сказал он хриплым от наплыва чувств голосом, протягивая ей лучезарный цветок, – мой дар тебе.
Он позволил себе ненадолго насладиться моментом, не показывая Гароне, чего это ему стоило. Она приняла подарок. Зеленые пальцы сомкнулись вокруг стебелька магического цветка с непередаваемой нежностью. Полукровка взглянула сначала на цветок, затем перевела взгляд на Медива.
Маг почувствовал, как на него нисходит спокойствие, и сделал шаг назад. Белый свет, исходящий от магического круга, поднялся вверх, превращаясь в сферу и окружая Гарону безопасным коконом. Его свечение усилилось, стало почти невыносимым для глаз, а затем сфера исчезла – и Гарона вместе с ней.
Медив упал.
Лев Азерота напился вдрызг.
Он тяжело навалился на барную стойку в таверне «Гордость Льва», окруженный пустыми бутылками. Не менее пустой кубок висел в его пальцах. Глаза Лотара были закрыты, так что Гарона поначалу решила, что он отключился.
Она шагнула вперед, стараясь двигаться как можно тише – но все же Лотар услышал ее и открыл глаза. Он не посмотрел на женщину, а уставился в потолок. Гарона начала сомневаться в том, что ей стоило здесь появляться. Возможно, Медив ошибся. Глупо было считать, что человек может испытывать какие-то чувства к орку – особенно к той, на кого легко было взвалить ответственность за жестокое убийство его единственного ребенка.
Но, подумав о словах Стража, Гарона решила, что выскажется, коль уж она все равно здесь. По крайней мере, она будет знать, что попыталась.
– Мне жаль.
Лотар ничего не ответил, и Гарона уже поворачивалась к выходу, когда он, наконец, заговорил.
– Мать Каллана умерла в родах. Я обвинял его в этом. Долгие годы. Я не стану винить тебя.
Он произносил слова куда более членораздельно, чем можно было ожидать, и явно пытался говорить спокойно и непринужденно. Однако Гарона, испытавшая на своем веку столько боли, легко различала в речи других эти резкие, горькие нотки.
Услышав его признание, Гарона широко распахнула глаза. Лотар нес на своих плечах такое бремя… Она шагнула к нему. Лотар сел прямо, а затем сполз с барного стула и отступил назад, когда женщина приблизилась к нему. Гарона остановилась. Он выглядел почти так же жутко, как Медив – смертельно- бледный, не считая раскрасневшихся от выпивки щек. Его глаза покраснели и распухли, тело сотрясала дрожь. Внезапно он крутанулся на месте и швырнул кубок в стену. Тот разлетелся с музыкальным звоном.
Гароне было хорошо знакомо то место, где сейчас пребывал Лотар. Место, где гнев, горе и вина сплетаются воедино в нечистую и мучительную триаду. Сейчас он был, точно солдат без доспехов – ободранный, страдающий, неспособный скрыть свою муку. Гарона снова шагнула вперед, чтобы прикоснуться к его лицу, чтобы хоть как-то облегчить боль, раздирающую его на куски.
– Он был так молод, – шепнул Лотар. Его глаза покраснели от слез.
Гарона прикоснулась губами к бородатой щеке человека, помня о собственных острых клыках, а затем отстранилась, глядя на него.
– За всю свою жизнь, – прохрипел он, – я не испытывал такой боли, как сейчас…
Голос Лотара сорвался на последнем слове, и сердце Гароны тоже оборвалось. Затем он прошептал:
– И я хочу, чтобы она была еще сильнее… Гарона мгновенно его поняла. Всю свою жизнь она, проклятая, страдала от боли. Однако больше всего ранила не физическая боль от сломанных костей или содранной кожи. То была боль, которую не могли смягчить никакие швы, припарки или целебные травы: боль души и сердца.
