— Ты, может, не в курсе, но то, что вы провернули, называется похищением. И ты в нем принимаешь участие. Знаешь, что за это по законам этой страны положено?
Андрей, разумеется, не ожидал, что янки так вот сразу и испугается — он, надо думать, и так знает, в чем участвует. Важно было прощупать охранника, посмотреть, как он реагировать будет. Может быть, получить хоть какую-то информацию. Но пока реагировал американец самым худшим образом из всех возможных — вовсе на слова пленника не реагировал. Профессионал, сразу видно.
Тут сбоку завозились. Раздался сначала стон, потом несколько непонятных Андрею слов — но по голосу он узнал Гиглу Барцыца. «Ага, жив абхаз!» — радостно подумал Сабуров. Вот только насколько сильно ему досталось?
Тут долго гадать не пришлось. Очнувшись, Гигла заговорил. Да как! Такой ругани, такого отборного мата Андрей в жизни не слышал. Сначала Гигла матерился по-русски. Потом, кажется, по-абхазски — здесь смысла слов Андрей не понимал, но интонация не оставляла ни малейших сомнений в том, что это именно матерщина. И, наконец, Гигла перешел на английский — здесь он тоже проявил отличные знания нецензурной лексики, причем именно американской. Самым приличным из того, что он сказал, было «семь раз трахнутый в задницу вонючий опоссум». Но американец практически не реагировал — хотя, по едва заметному движению скул, когда Гигла предложил ему продать свою бабушку в мексиканский бордель для любителей орального секса, стало ясно, что он все прекрасно слышит и понимает, а то Андрей уже сомневаться начал — мало ли, вдруг он не немой, но глухой, такое тоже бывает.
Примерно через пять минут молодой грузин вернулся, и не один. С ним был еще один крепыш с автоматом, почти неотличимый от того, который Гиглу с Андреем сторожил. Он подошел к Сабурову, склонился над ним и развязал стягивавшую ему ноги веревку.
— Вставай.
Андрей осторожно попытался приподняться, ожидая, что ноги будут слушаться плохо. Но этого не случилось, встал он почти нормально. Значит, не так уж много времени провел связанным, часа полтора, самое большее. Что ж, это хорошо.
Можно было, конечно, поиграть в партизана на допросе, попытаться пнуть американца, дотянуться до второго. Но Сабуров не стал этого делать. Он видел, что оба янки смотрят на него очень внимательно, каждое движение стерегут. Значит, лучше не рыпаться, не нарываться на новые плюхи. Лучше дождаться по-настоящему удобного момента. А может, и не просто дождаться, а создать его. Но для этого нужно усыплять бдительность охранников.
Именно из этих соображений, вместо того, чтобы ногами размахивать, Андрей покачнулся — и упал бы, если бы американец его не придержал за плечо. Сабуров застонал.
— Голова болит… — это он сказал по-русски, из-под опущенных ресниц наблюдая за лицом янки — поймет или нет? Кажется, понял. Ну, еще бы, у США боевиков, знающих русский, наверняка полным-полно, еще со старых времен.
Американец и грузин подхватили Андрея под мышки и поволокли к двери. За ней оказалась деревянная лестница — довольно длинная. Похоже, Андрей оказался прав, их держали в подвале, причем весьма глубоком.
«Где же мы находимся?» — думал Андрей, пока конвоиры вели его вверх. — Подвал явно довольно старый. И по доскам, и по кирпичам видно. Да и по лестнице этой — вон, ступени изрядно стерты. Это не сами американцы построили. Значит, мы в каком-то местном доме. Но здесь поодиночке дома не стоят, значит, это село. Скорее всего, то самое, в котором Бадра живет. Бадра!!»
Андрей с трудом удержался, не заскрежетал зубами. Он понял, кто группу сдал. Бадра, больше некому. Только он был в курсе, где они спрятались. Но если так, то Ската с Левшой тоже взяли. Или убили. Ведь место, где устроились они, молодой абхаз тоже знал.
«Эх, Гигла, Гигла! — мрачно подумал Сабуров. — Как уверенно говорил про этого парня! Он абхаз! Ну, абхаз. И что? Среди любого народа свои сволочи отыщутся».
Тем временем Андрея выволокли наверх, в какой-то тускло освещенный коридорчик. По нему прошли несколько шагов, открыли двери и оказались в довольно большой комнате. Она была практически пуста — только у дальней стены диван, стол и ободранное кресло. На диване расположился пожилой мужчина. Внешне он чем-то напоминал прекрасного российского артиста Евгения Леонова: низенький, лысоватый, с выпирающим брюшком и одутловатым лицом. Только вот не просматривалось в маленьких белесоватых глазках ни доброго юмора, ни обаяния. А вот ум и хитрость в них читались, острые были глазки, как иголки. А еще чем-то он неуловимо напоминал младенца-переростка, только вот улыбка у него была отнюдь не младенческая: холодная и оценивающая. Он сидел в нарочито расслабленной позе, сложив руки на свисающем животе. По лбу и щекам обильно струился пот, дыхание звучало хрипловато. Видимо, нелегко ему абхазский климат давался — ну еще бы, с такой-то комплекцией. Всем своим видом он как бы говорил: я старый и не слишком здоровый человек, умом не блещу, трусоват и совершенно безвреден! Этакий классический главбух советских времен на пенсии. Только, ох, как обманчива бывает внешность! Чувствовалась все же за этой маской опасность, и серьезная. Андрей вполне мог бы этого типа за Хармфорда принять, если бы ему Скат еще до выезда на операцию фотографию своего «отражения» не показал. Ничего похожего. Конечно, можно изменить внешность — но стать ростом ниже сантиметров на десять совершенно нереально. Да и в чертах лица ну просто решительно ничего общего. А ведь этот толстяк явно здесь главный — такие вещи сразу чувствуются.
Рядом с толстяком стоял еще один молодой грузин. Стоял навытяжку, как комсомолец двадцатых годов на посту у дверей кабинета Ленина. Спина прямая, плечи назад, грудь вперед, в глазах фанатичный блеск, в правой руке пистолет, сжатый так, что костяшки пальцев побелели. «Еще один фанатик!» — мрачно подумал Сабуров.
Толстяк на диване улыбнулся. Вышло у него это крайне малосимпатично — уголки тонкого рта поднимались несколько неравномерно, резче проступали носогубные морщины, а глаза спрятались под полуприкрытыми веками.
— Здравствуйте, милый юноша! — сказал толстяк по-английски. — Меня зовут… Ну, допустим, Джон Смит. Не будем отступать от традиций.
— З-здравствуйте, — Андрей сознательно чуть-чуть заикался. — С-смит, так Смит, мне все равно. Но ч-что все это…
— Что все это значит? — перебил его толстяк.
— Д-да.
— Послушайте, — Джон Смит досадливо поморщился. — Давайте без всех этих глупостей обойдемся. Вас взяли с оружием в руках, вы сидели в засаде. Более того, я прекрасно знаю, на кого была засада. Знаю, что фактически это была не засада, а ловушка. Ловушка на вас, в которую вы и попали. Не совсем сами, конечно, я сам же вас в нее и заманил. Да-да, именно я, не удивляйтесь. Переиграл я вас, — и он снова улыбнулся.
«Пожалуй, отпираться вглухую и правда без толку», — подумал Сабуров. Тем временем второй грузин отошел от него и встал по другую сторону от американца, скопировав позу своего соотечественника. Теперь стало видно, что он постарше, лет тридцати, не меньше.
«Преторианцы, тоже мне», — промелькнуло в голове у Андрея.
— Ну, хорошо, допустим, вы и заманили, — сказал Андрей. — И что?
— То, что мне прекрасно известно, кто вы такие и что вы здесь делаете.
— Поздравляю, — едко сказал Андрей. — Дальше что?
Толстяк повернулся направо, к одному из «преторианцев». Выглядело это, кстати, весьма специфически. Шеи у американца практически не было, круглая голова с просвечивающей розоватой лысиной низко сидела на покатых плечах и вертеться словно бы не могла вообще. Так что для того, чтобы посмотреть на собеседника, ему нужно было разворачиваться всем телом, выглядело это не столько смешно, сколько неприятно: сразу ассоциации с какой-то лягушкой в человеческий рост возникали. Да и улыбка у него была какая-то жабья. Человек-амфибия, ни дать ни взять.
— Вахтанг, друг мой, — сказал толстяк, — объясните нашему гостю, что здесь с ним не шутят.
Парень рванулся вперед, словно туго сжатая пружина, которую неожиданно отпустили. Одним прыжком он подскочил к Сабурову и ударил его кулаком в живот. Андрей покачнулся, согнулся — и упал бы на пол, если бы американец, стоящий у него за спиной, за шиворот не придержал. А Вахтанг нанес ему еще
