А она — рабыня. И зовут ее здесь — Тангуль.
Как бывает?
Жила в деревеньке небольшой, у матушки с батюшкой девочка Танечка, росла, как полевой цветочек, горя не зная. До двенадцати лет росла, а потом налетели вороги черным облаком. Отец полег от вражеской стрелы, мать изнасиловали и бросили умирать в луже крови, братьев в полон угнали…
Танечку бы тоже по кругу пустили, да спасла ее внешность. Волосы светлые, глаза голубые, личико миловидное, а невинная рабыня дороже стоит.
Так и погнали девочку в степь, а там и хозяин нашелся.
Толстый, старый, страшный… ненавистный.
Да еще жены его волками смотрят.
А скоро и вообще конец придет, ей уже шестнадцать лет, хозяин говорит, что она слишком старой стала. Вот как новую рабыню достанет для своих утех, так ее женам в прислуги отдаст. И тогда… лучше уж сразу умереть.
Да нельзя, грех то великий…
Хозяина убить?
Тоже сразу умереть не дадут, мучить будут, на кол посадят, кнутом исполосуют или вообще лошадями разорвут… страшно. Смерти бояться не стоит, а вот боль Танечку пугала — и сильно.
Только вот и то грех, и это грех, и терпения у нее не хватит…
Может, действительно лучше хоть одну жизнь за свою взять? Ведь может она достать оружие, давно ее глупой да покорной считают…
Рабыня с омерзением посмотрела на толстое чрево, вздымающееся под тонким шелковым покрывалом.
Мразь!
Нечисть!
Тонкие пальцы, украшенные перстнями, сжались в кулаки. Сочтемся…
Но… что это?
Крики раздались с улицы, выстрелы, шум…
Таня вскочила, напряглась, словно кошка.
Напал кто? Выглянуть?
Нет, лучше уж спрятаться. Ежели напал кто — рубить будут всех, не разбирая. А коли спрятаться… рабыня метнулась к стене шатра, ужом заползла под ковер, уже не глядя, как вылетает наружу хозяин.
Шум продолжался долго, крики, стоны, выстрелы — страшная песня налета. Таня сидела в своем укрытии, скорчившись, словно младенец в утробе матери. А потом услышала…
— Не возись тут долго. Золото в общий мешок ссыпь — и пошли.
— Сейчас, погоди, Фома. Глянь, шарф какой…
— Да к чему тебе тот шарф?
— Тебе ни к чему. А я Дуньке в подарок возьму, знаешь, как рада будет…
Русские?! Родные?!
СВОИ!!!
Таня почти вылетела из-под ковра — и рыдая, повисла на шее у первого же воина.
— Родненькие вы мои!!!
Мужчины переглянулись. Глупой девчонке было и невдомек, что ее едва не рубанули саблей, приняв за местную девку, — спасла копна соломенных волос, не бывает таких у татарок. А уж потом…
Мужчина, за которого цеплялась Танюшка, мягко отстранил ее.
— Ну-ка, девка, вытри слезы. Ты откуда?
— Из Опалихи… деревенька так наша звалась…
— Давно в рабстве-то?
— Да уж четыре года тому…
Мужчины переглянулись.
— Ага. Ну вот, ты тут одевайся как следует, собирай свои вещи да на улицу выходи. Государь наш, Алексей Алексеевич, войска послал, Азов взяли. Таперича всех, кого освободили, спервоначала туда отправят, а уж опосля домой.
— Нет у меня дома, пожгли тогда нехристи нашу деревеньку…
Русские слова вспоминались чуть с трудом, почитай, сколько времени она не говорила так. Разве что ночью, на звезды глядя, молитвы шептать
