успех отдаешь анархистам? Мне кажется, тут никакой их заслуги нет.
— Ну, как же? — возразил Ваня. — Митя Богров, который стрелял в премьера, он анархист, это у нас в Киеве все знают…
— И что с того, что исполнитель анархист? — отвечал Романов. — Важно не где он формально состоял, а откуда задание получил. Я с нашими приверженцами безвластия поговорил, и они меня твердо заверили в том, что ни одна анархистская группа такого задания не давала.
— Что ж, возможно, Богров вовсе без задания действовал, — заявил Ваня. — Так сказать, по велению сердца. Тогда заслуга все равно за анархистами — они такого мстителя воспитали.
— Нет, по одному велению сердца такие дела не делаются, — усмехнулся Романов. — Ты уж мне поверь, я в таких вещах разбираюсь. Сам в нескольких покушениях участвовал. Тут большая подготовка нужна, и организаторская работа тоже. Необходимо точно знать, где будет находиться намеченный к казни сатрап, кто будет рядом; знать, как к нему подойти, как уйти, какая у него охрана. Потом — оружие. Его редко удается пронести незаметно. А еще пропуска, документы разные… Возьми хотя бы знаменитый взрыв, который наши товарищи устроили на Аптекарском острове, когда хотели казнить того же Столыпина. Там целая группа участвовала. И подготовились хорошо — приехали в полицейской форме, все чин чином.
— Но что их в таком случае подвело? Я слышал, Столыпина в тот раз успели предупредить, и он спасся…
— Да, верно, тогда наших подвела сущая мелочь: фуражки полицейские у них были старой формы, а полицию всю в новые переодели, вот охрана и заподозрила. Потому я тебе и говорю: ваш Богров никак не мог один это покушение провернуть. Кто-то ему помогал.
— А вы, случайно, не знаете, кто это мог быть?
— Нет, в точности не знаю, — покачал головой Всеволод Романов. — Но знаешь, что я тебе скажу? Вот ты сейчас начал спрашивать, и я вспомнил, что месяца два назад появлялся тут, в революционных кругах, один человек. Говорил, что прибыл из-за границы специально, чтобы устранить Столыпина. Искал себе помощников.
— Выдающийся, наверно, человек… — сказал Ваня со вздохом восхищения.
— Да, человек, судя по всему, опытный, бывалый боец, — согласился Романов. — Называл он себя Емельян Пугачев — понятно, почему и откуда такую партийную кличку взял. Был он невысокого роста, крепко сложенный, а взгляд такой — насквозь пронзает. А что одевается как буржуй, так тут ничего такого нет — многие наши умеют себя за богачей выдать. Хочешь с волками жить — учись по-волчьи выть. А если хочешь волков резать, тем более надо всем их повадкам научиться. Только…
— Что?
— Спустя месяц, как этот товарищ Емельян уже исчез, приехал из Женевы наш старый боец Гриша Смертин — привез партийную литературу. Мы с ним в 1906 году в нескольких громких делах участвовали. Ну, я ему и сказал, что тут от них недавно приезжал такой товарищ Емельян. А Гриша очень удивился и заявил, что никакого Емельяна не знает. Нет такого — ни среди максималистов, ни среди простых эсеров, ни у эсдеков. Но припомнил, что полгода назад у них в Женеве, а также в Цюрихе появлялся неизвестный человек, сказал, что из России и что ищет помощников, чтобы казнить Столыпина. Назвался Кулаковым.
— И тоже невысокого роста и взгляд пронзительный? — догадался Полушкин.
— Вот я тоже так подумал. Но Гриша сказал — нет, у этого самого Кулакова приметы другие: молодой брюнет, прическа, будто только что от парикмахера, личико свежее… Но они к нему не успели толком присмотреться — дня три побыл и пропал. Ладно, что мы этот вопрос взялись обсуждать, словно следователи какие? Что нам за дело, кто казнил кровавого палача Столыпина? Казнили — и хорошо.
— Да, нечего над этим голову ломать, — согласился Ваня.
Глава 13
Потрясение, вызванное внезапной и насильственной смертью глубоко уважаемого государственного деятеля и единомышленника, премьер-министра Столыпина, прошло, горе притупилось. Теперь следовало думать, как жить дальше. Что из задуманного вместе с Петром Аркадьевичем можно осуществить, а что — никак нельзя. И следует ли вообще пытаться предлагать новые проекты реформ из той папки, что они с премьером собирали вместе, или оставить эти новации до лучших времен и сосредоточиться на том, чтобы сохранить то, что уже сделано? А то ведь и уже совершенные начинания могут перечеркнуть — во всяком случае, такое впечатление Александр Васильевич Кривошеин составил из обрывков фраз высших сановников на похоронах в Киеве и потом уже здесь, в Петербурге.
Это был важный вопрос, и решить его следовало безотлагательно. Главноуправляющий землеустройством и земледелием Российской империи, ближайший сподвижник покойного премьера Александр Кривошеин вообще-то был склонен важные вопросы откладывать, по десять раз все обдумывать. Он сам знал за собой такой недостаток. Если бы не эта его проклятая нерешительность, земельная реформа в России могла бы начаться значительно раньше. Это ведь он придумал весь этот комплекс мер, позднее получивший название Столыпинской реформы: и разрушение общины, создание крепких крестьянских
