Они прошли в небольшой уютный кабинет Мосолова, весь увешанный картами — здесь были карты всей России, Сибири, Средней Азии, Европы, Балкан, — и сели вокруг стола. Закурили, и хозяин кабинета заговорил:
— Я вижу, что на моих домашних вы, сударь, произвели такое же благоприятное впечатление, как и на меня. Да, очень благоприятное… Хорошо, давайте перейдем к делу. Во время беседы в моем служебном кабинете вы высказались в том смысле, что готовы способствовать прекращению деятельности людей, чья деятельность… вот, совсем зарапортовался! Как это вы давеча выразились, скажите лучше сами…
— Извольте, — ответил Дружинин. — Я сказал, что считаю деятельность покойного господина Столыпина чрезвычайно вредной для интересов России и престола. И не только его самого, но и его ближайших соратников и последователей. И я готов приложить все усилия, чтобы эту их деятельность прекратить. И я, ваше превосходительство, готов повторить это где угодно. И не опасаясь последствий.
— Верно, верно, а то я как-то запамятовал, — кивнул Мосолов. — Да, и не называйте меня, пожалуйста, «ваше превосходительство». Можно без чинов, просто Александр Александрович. Так вот, должен вам признаться, голубчик: идеи, которые вы высказали, мне чрезвычайно близки. И не только мне. Есть и еще люди… замечательные люди! Но я что, собственно, хочу сказать: если мы мыслим столь родственно, то вы могли бы оказать мне помощь… ну, не совсем официально. Приватным, так сказать, порядком.
— Я, ваше… то есть Александр Александрович, исполнен к вам столь глубокого уважения, — с чувством произнес Дружинин, — что готов оказать вам любую помощь, какая потребуется. Однако, признаться, я не совсем понимаю, о чем идет речь.
— Сейчас объясню. Премьер, чья деятельность, как вы правильно заметили, сильно пошатнула основы трона, не прервалась с его смертью. Ее намерены продолжить его ближайшие соратники, прежде всего главноуправляющий землеустройством империи Александр Кривошеин и глава Русского окраинного общества Владимир Гурко; есть и другие. Нам, истинным патриотам, совершенно необходимо знать, что задумывают эти люди. В этом нам мог бы помочь ваш аппарат — тот, второй, о котором вы давеча тоже упоминали. Можно ли будет его смонтировать в кабинетах этих господ?
— Почему же нельзя? — отвечал инженер. — Надо только обеспечить мне с помощником доступ в эти кабинеты, и все будет сделано.
— Замечательно! Просто замечательно! — воскликнул Мосолов. — Доступ я вам обеспечу в самое ближайшее время. И сразу скажу об этом — тем более мы теперь будем часто видеться в Зимнем. А что касается вознаграждения за ваши услуги…
— Я готов выполнить эту работу совершенно бесплатно, — гордо заявил инженер. — Исключительно в интересах Отчизны.
— Превосходно, голубчик, превосходно! Однако я вам ведь не пачку ассигнаций в карман сую. Истинно государственные люди не должны быть стеснены в средствах. Государство имеет возможность обеспечить своих защитников, используя не только наличные. Вы ведь человек, сведущий в технике, верно? Кто лучше вас сможет, например, руководить строительством новой железной дороги? Никто. Остается только получить концессию. Я вам в этом помогу. Скажем, на днях будет решаться вопрос о получении концессии на строительство новой дороги от Саратова на восток, в киргизские степи. Вложения предусмотрены колоссальные! Ну, как вам мое предложение?
Дружинин понял, что отказаться от такого предложения нельзя — можно потерять уважение собеседника, а с уважением — и доверие. Нельзя, так сказать, выпасть из образа. И он сказал:
— Весьма вам признателен! Разумеется, я буду участвовать.
— Вот и прекрасно, голубчик, вот и прекрасно! — улыбнулся генерал-лейтенант. — Что ж, не смею больше задерживать.
Дружинин сердечно распрощался с хозяином и направился к выходу. Открывая дверь кабинета, он обратил внимание, что она слегка приоткрыта. Это показалось ему странным: он хорошо помнил, что, когда они входили, генерал-лейтенант плотно закрыл за собой дверь. Поэтому, выйдя в коридор, он первым делом огляделся. Однако не заметил никого, кроме дочери Мосолова, Маши, — присев на подоконник в конце коридора, она гладила кошку. Увидев выходящего из кабинета гостя, сказала:
— Ну, что, посекретничали? Составили план по укреплению устоев? Папа? все укрепление устоев заботит. А меня — только поэзия и живопись. Ненавижу политику!
— И правильно делаете, — ответил Дружинин и направился к выходу.
Глава 18
Следуя указанию Углова, Ваня решил не откладывать дело в долгий ящик и в тот же вечер отправился на квартиру Романова, чтобы разузнать у него как можно больше о загадочном «приезжем из Женевы» Емельяне Пугачеве, который, как потом выяснилось, никаким приезжим не был. Эта беседа с руководителем максималистов должна была стать последней, после нее Ваня уже не должен был возвращаться в комнату на Петергофском шоссе. Днем они с Угловым уже побывали на Расстанной, и Ваня познакомился со своим новым жильем.
К Романову Ваня отправился уже в десятом часу: смена на Путиловском заводе, где трудился революционер, продолжалась до семи, да еще надо было прибавить время на дорогу домой; а Ваня хотел застать хозяина наверняка и не быть наедине с Настей. Он не знал, как себя с ней держать после того, что
