узнал о ее предательстве.
Однако когда он постучал в дверь знакомой квартиры, открыла ему именно Настя — раскрасневшаяся, с растрепавшимися волосами и с тряпкой в руках.
— А, это ты… — сказала она не слишком приветливо. — Проходи, Сева вот-вот прийти должен.
— А что, его еще нет? — тупо спросил Ваня.
— Нет, как видишь. Ноги вон вытирай и проходи. На кухню проходи — я тут уборку затеяла, пока мужа нет, но в комнате еще не убралась.
Отказываться, идти обратно было глупо. Ваня послушно вытер ноги и проследовал на кухню. Вошел — и изумился произошедшей перемене. На стене висела карта Петербурга, на которой гость заметил несколько кружков, сделанных красным карандашом. На столе лежали детали двух разобранных револьверов системы «наган» и горсть патронов.
— Это что у вас тут за оружейная мастерская? — спросил Ваня, повернув голову в сторону комнаты, где слышались звуки уборки.
— А как же ты думал? — ответила Настя. — Сева к делу готовится.
— К какому делу?
— К акции то есть.
— Так что, он убить кого-то решил? — догадался Ваня. — Но ведь организация еще решение не приняла! Ведь хотели еще собрание провести, еще раз все обсудить!
— Ну, ребята у нас известные тугодумы, — отвечала Настя. — Мешкать горазды. А Емельян не такой. Он Всеволода сразу поддержал.
— Какой Емельян? — спросил удивленный Ваня. Он почувствовал, что со вчерашнего дня ситуация вокруг Всеволода Романова сильно изменилась.
— А Сева тебе разве не говорил? — в свою очередь, удивилась Настя. Она даже полы мыть перестала и все так же, с тряпкой в руках, появилась в дверях кухни. — Он вчера вечером пришел, даже, считай, ночью. Он у нас уже был раньше. Называет себя Емельян Пугачев. А какое настоящее его имя, мы не знаем, да и не надо — конспирация. У них с Севой беседа была. Мне муж потом все рассказал. Товарищ Емельян сразу его решение насчет акции одобрил. И цели подсказал, и помочь обещал — информацию собрать. Вот Сева и готовится.
— Но ведь Романов мне говорил, что с этим Емельяном дело нечисто! — воскликнул Ваня. — Что его за границей никто не видел!
— А Емельян это затруднение разъяснил, — сказала Настя. — Сказал, что ему еще в Берлине ищейки полицейские на хвост сели. И он, чтобы скрыться, внешность сменил и документы тоже.
— И какие же цели этот Емельян Романову подсказал? — спросил Ваня. — Наверно, кого-то из министров?
— Ну да, вроде того, — сказала Настя, вновь принимаясь за уборку. — Я всех не помню. Один — какой-то главноуправляющий… или главносчитающий… в общем, землей ведает. Следит, чтобы вся у помещиков осталась, крестьянам ни в коем случае ничего не перепало.
— А фамилия его, случайно, не Кривошеин?
— Точно, Кривошеин! Ну, вот я и убралась, теперь не стыдно мужа встретить. А может, и с гостем, — сказал Настя, убирая ведро. — Может, и товарищ Емельян опять придет.
— Выходит, они вдвоем на акцию пойдут? А остальные что же? — допытывался Ваня.
— Не хочет он никого из организации брать, — объяснила Настя. — «Предатель у нас завелся, — говорит. — Может все дело провалить». Хочет взять только Емельяна — а еще тебя. Тебе он доверяет.
— Значит, говорит, предатель завелся… — повторил Ваня вслед за ней. Видимо, в этот момент он на какую-то долю секунды утратил контроль за своим лицом, и оно выразило что-то такое, чего выражать ни в коем случае не следовало. Поняв свою ошибку, он снова придал лицу прежнее простодушное, слегка озабоченное выражение; но было поздно. Настя так и впилась глазами в его лицо.
— А чего это ты так сказал, Ванечка? — спросила она ласково. — Насчет предателя — чего это ты выразил? Чего подумал?
— Я? — Ваня постарался изобразить крайнюю степень изумления. — Ничего я не думал!
— Думал, думал! — сказала женщина протяжно; пропела, а не сказала. Все так же, не отрывая глаз от лица Вани, она придвинулась ближе к нему, встала почти вплотную.
— Я забыла совсем, что ты у нас навроде гадалки, — продолжала хозяйка. — Сквозь землю видишь, тайны разгадываешь. Ну, и какую такую тайну ты про нас загадал? Что вызнал? Ты ведь не случайно сегодня пришел, правда, Ваня? Не случайно?
— Ну да… то есть нет… — забормотал он. Но уже видел по ее глазам, что она обо всем догадалась, что он разоблачен. И тогда, не в силах больше врать и оправдываться — да и с чего? — он выпалил:
— Да, догадался! Я тогда на собрании все сразу понял, как только ты говорить начала! Это ты всех сдаешь! Начала с маленького такого рыжего мужичка, Николаем его звали, он тебе почему-то лично неприятен был; потом еще одного, потом сразу двоих… Всего восемь человек на твоей совести. И мечтаешь ты только об одном: чтобы твой Всеволод бросил все эти революционные глупости и зажили вы тихо и счастливо. Тебе ведь в полиции это обещали, верно? Что заживете мирно и счастливо?
