не причинила бы мне вреда.
К этому времени прошло уже более девятнадцати часов после нашего пробуждения, потому что мы потратили много времени, спасаясь от слизня; и спускались по ущелью дольше, чем я поднимался по нему, ибо Наани не обладала достаточной силой и крепостью тела, чтобы выдержать столь великий труд и напряжение. Кроме того, три часа ушло у нас на приближение к обиталищу Слизней. Словом, сил у нас оставалось не столько, чтобы можно было продолжать дневной переход.
Мы уже радовались тому, что вышли целыми и невредимыми из столь ужасного места; Наани даже время от времени брала меня за пояс – как за уздечку, – шутливым образом управляя мной… странное дело, ведь кони исчезли из этого мрачного мира в незапамятные времена; наверно, неосознанные воспоминания нашего времени заставили ее руки заняться милой игрой. Раз я даже повернулся, чтобы застать ее врасплох, счастливая Дева смеялась, и я с любовью обнял и поцеловал ее.
Потом мы принялись искать место, удобное для нашего сна и отдыха. И когда завершался двадцатый час нашего перехода, Наани указала на пещеру, находившуюся в добрых пятидесяти футах над нами в правой стене ущелья.
Я огляделся и заметил поблизости два огненных жерла, возле полной теплой воды котловины; и весьма кстати, ибо мы с головы до ног были замараны грязью ущелья и нуждались в хорошем мытье.
Я велел Наани подождать внизу, а сам внимательно оглядел окрестности, и о! ничто не вселяло в меня тревогу, и я сказал Деве, что она может спокойно остаться внизу и последить за ущельем. Если появится что-нибудь опасное, я успею спуститься на ее зов.
Поднявшись к пещере, я быстро вернулся, обнаружив, что она вполне подходит для нашей цели; светлый и сухой приют лишен был щелей, в которых могли укрыться ползучие твари.
Услышав от меня о том, что пещера будет удобна для нас, Наани обрадовалась и почему-то задумалась. Но я был уже рядом с ней, ведь меня всегда охватывала тревога, когда Наани не было возле меня. Тут Дева объяснила мне, что сильно испачкалась в разной гадости, покрывавшей камни обиталища Слизней, и собственное тело внушает ей теперь отвращение.
Прекрасно понимая чувства Наани, я подошел к полной теплой воды котловине; убедился в том, что она не излишне горяча, а заодно промерил глубину рукояткой Дискоса. Она не превышала трех футов, под слоем вполне пригодной для мытья воды виднелось чистое дно. Набрав в рот немного воды, я не обнаружил едких веществ и решил, что Дева может исполнить свое желание.
С этим я подошел к деве и сказал ей, что водоем вполне годен для купания и что она может вымыться, пока в ущелье не видно зверей и чудовищ. Тут Наани смутилась, опасаясь, что я оставлю ее; заметив это, я с поцелуем объяснил ей, что останусь рядом. Я велел ей поторопиться, и Дева повиновалась, прихватив с собой плащ, снятый с моих плеч; тогда я повернулся к ней спиной, и замер, опершись на Дискос.
Наконец Дева погрузилась в воду и, приободрившись и согревшись, негромко запела. Вдруг пение прекратилось, Дева вскрикнула; не думая о ложной скромности, я мгновенно повернулся к ней и сразу увидел, что тревожит ее, потому что в котловине появилась змея. В мановение ока соскочив в воду, я поднял нагую Деву над водой, поставил на берег и сразу укрыл плащом. А потом бросился к змее и торопливым движением Дискоса убил ее, чтобы не скрылась среди валунов. Тварь, оказавшаяся толщиной в мою руку, наверное, вылезла из какой-то подводной норы. Вернувшись к Деве, я взял ее на руки, закутав плащом; сперва она плакала и трепетала после пережитого испуга, но скоро почувствовала облегчение и вновь готова была смеяться.
Так счастье вернулось к ней, и я успокоился, потому что мучительно испугался, обнаружив мою Деву в такой беде.
После, сняв с плеч ранец, я открыл его и велел Наани съесть две таблетки; она отказалась – если я не составлю ей компанию, и я охотно присоединился к ней, потому что в моем желудке было всегда пусто. Наани радовалась тому, что успела омыться, и более не испытывала отвращения к своему телу. А потом мы попили воды.
Когда мы закончили трапезу, она попросила, чтобы я передал ей пояс, который отошел к ней вместе с ножом; изящно перепоясавшаяся, босоногая, она сделалась такой хорошенькой; волосы самым очаровательным образом рассыпались по ее плечам, потому что через ущелье она шла, укрыв их под моим платком, и потому сохранила голову сухой и чистой.
Тут я еще отчетливей вспомнил ее нагую красу; мне и в голову не приходило, что моя Дева может казаться сразу святой и полной всего земного. Потом я никогда не позволял себе вспоминать этот миг, потому что всегда считал, что обязан проявлять мудрость в подобных вещах – и в этом со мной согласится всякий муж, изведавший истинную любовь.
Однако Дева немедленно вернула меня в чувства самым разумным образом: она велела мне встать и быстро и ловко сняла с меня панцирь. А потом приказала мне раздеться и вымыться, пока она будет приглядывать за ущельем. Взяв Дискос, Наани оперлась на него самым воинственным образом, но не без озорства, глубоко скрытого в ее душе. И я велел ей быть осторожной с великим оружием, ибо оно умело сражаться лишь в моих руках и знало, как причинить вред всякому, кто попытается воспользоваться им.
Наани кивнула в знак того, что слышит меня, и все же, побаиваясь оружия, ощущает, что оно дружелюбно к ней. Так она осталась на страже, милая и стройная Дева в спускавшемся до самой земли плаще; великое оружие в ее маленьких ладонях казалось еще более огромным, тем самым напоминая мне о собственной силе. Не подумайте обо мне плохого, но я воистину был рад этому: мужу подобает гордиться собственной силой, не проявляя при этом высокомерия к тем, кто слабее его.
