– Знаешь, – закипая, проговорил тот, – я дворянин, и выслушивать подобное от какого-то висельника не намерен! Изволь принести извинения!
– Угу, ты еще кулачки сожми и ножками затопай, – гоготнул тот. – Да не пугай ты меня своей ковырялкой, у меня получше имеется!
У Клешнявого была сабля хорошей работы, и управляться он с ней умел, в этом сомневаться не приходилось.
– Не покалечь паренька, – ухмыльнулся Рыжий и протянул мне руку. – Пойдем, хозяйка. А эти двое пускай полаются, бодрее будут!
Возле ручья веяло прохладой, вода журчала, унося прочь пожухлые листья и мелкий лесной сор, а на дне блестели окатанные камешки, будто драгоценности, и не скажешь, что это обычная галька…
– О чем ты хотела поговорить, хозяйка? – спросил Рыжий, напившись ледяной воды, от которой зубы ломило.
– О тебе. И о Маррисе. Он, видишь ли… – я усмехнулась, – всерьез возжелал сделаться моим консортом.
– Неужели? – Рыжий сощурился, и его темные глаза сделались похожи на бойницы. – И что же он сказал тебе?
– Нес всякую чушь о том, как влюбился в меня с первого взгляда, когда нам обоим было лет по десять или около того, – вздохнула я и присела рядом, опустив руку в холодную воду. На пальцах собирались пузырьки воздуха, так забавно и щекотно…
– А что, по-твоему, нельзя влюбиться вот так, сколько бы лет ни было избраннице или избраннику? – после паузы спросил он.
– Наверно, можно, – ответила я. – Я помню, что ты говорил о Саннежи… Но то Саннежи, а это – Маррис, и речь о том, что у него имеется свой расчет. Послушай, чего он мне наговорил…
Рыжий выслушал меня, потом кивнул:
– Все совпадает с его откровениями там, на постоялом дворе. Надо же, на что замахнулся, принцессу ему подавай с троном вместе! Ты ему верно сказала: захотел бы, давно собрал верных людей, пришиб Рикардо да вызволил тебя. А так – чужими руками жар загребать – любой дурак может.
– Что с ним делать-то? – удрученно спросила я. – Убить… жалко, он ведь, мне показалось, сам верит в то, что говорит. С собой брать – хуже не придумаешь! И узнать его могут, и сам он проговорится… Может, оставим у контрабандистов? Уж не сбежит он от них, как полагаешь?
– Присмотрят, чтобы никуда не подевался, – улыбнулся Рыжий и тут же скривился – давал о себе знать рубец наполовину лица.
– Руки! – тут же приказала я и схватила его за запястье. – Связывать тебя, что ли, чтобы не трогал? Скоро подживет, что ты, как маленький, все расковырять норовишь? Будто никогда не ранился всерьез…
– Было дело, но я тогда валялся в горячке и бредил, – тяжело вздохнул он. – Не помню, пытался я что-то сделать или нет. Говорили, вроде бы я болтал без умолку и звал кого-то, но, когда я очнулся, уже ничего не помнил.
– Ясно. Ты волосы-то красить когда будешь? Сейчас или уже на корабле?
– Попробовать надо сразу, – серьезно сказал Рыжий и полез по карманам. – Потому как ореховый сок – это хорошо, но есть средства и получше. Только удостовериться надо, что я от них не позеленею… Вот, нашли мне краску. Говорят, должен получиться черный цвет, но что-то меня сомнение гложет…
– Так выкраси пару прядей и посмотри, не полиняют ли, – пожала я плечами.
– Не поможешь, хозяйка? – улыбнулся он, и я со вздохом взяла у него флакон. – Сказали, надо взболтать и намазать как следует, через пару часов схватится, да только без зеркала неудобно! Надо ж до самых корней извозюкать, а я себя-то не вижу…
Краска схватилась замечательно – у меня на пальцах. Я оттирала их мылом, нашедшимся у рачительной Медды, песком, но тщетно, бурые пятна не отмывались. А вот шевелюра Рыжего как сверкала на солнце ослепительным огнем, так и продолжала, смылась краска, будто не было ее, стоило мокрой рукой по волосам провести!
– Остается ореховый сок, – серьезно сказал он, поглядев на свое отражение в какой-то луже, и отрядил Яна за теми самыми орехами. Увы, нашел тот всего десятка два, а этого не хватило бы даже на одну прядь!
– У шонгори женщины какой-то травой волосы красят, – вспомнил Клешнявый. – К нам ее тоже возили, в веселые дома, я точно знаю. Она разная бывает – для красного цвета и черного. Наверно, добыть ее не сложно, уж наши-то парни раздобудут хоть маленько…
– Да, только на это и надеюсь, иначе придется бриться налысо, – удрученно вздохнул Рыжий. – Вот ведь угораздило таким уродиться, не спрячешься! Да еще всякий норовит сказать, мол, Создатель шельму метит, ну и…
– Рыжий да красный – человек опасный, – подхватила Медда. – Это уж точно.
– Ну что ж я могу поделать, чем предки наградили, тем и богат, – фыркнул он, встряхнув пламенеющими на солнце вихрами. – Могли бы и серебром одарить, и золотом, да видишь, медяшка досталась!
– Девке бы такие волосы – отбою б от парней не было, – вздохнул Клешнявый.
– Это смотря где, – ответил Деррик. – В иных краях таких ведьмами считают.
– Ну и дурни. Рыжие девицы – самые озорные, – серьезно сказал тот. – Чернявые, может, и погорячее, но вот по части выдумки рыжие куда способнее! А белобрысые – вовсе ни рыба ни мясо, не знаю, что это господам они так нравятся…
– Лежат спокойно и не трепыхаются, – хмыкнул Ян. – И из себя они обычно или тоненькие, навроде тростиночек, или, наоборот, есть за что подержаться…
Тут он изобразил руками обводы солидной дамской фигуры, и мужчины восторженно причмокнули. Только Маррис отвернулся, явно негодуя, а Рыжий
