придурков, из которых он год делал и почти сделал вояк, липли к золоченой бронзе, мрамору и шпалерам. Карло знал, что, если когда-нибудь вновь увидит картину с пастухом и охотником, третьим на ней будет поганый Брацас, не видимый никому, кроме потерявшего два батальона маршала.
4
Смотреть на площади оказалось не на что: пустота, мусор и никаких следов боя. Послужившее ночным пристанищем для спятивших бунтовщиков аббатство прикидывалось непричастным, только в серой каменной ограде у дальнего угла виднелся широкий пролом.
— Второй, — уточнил у Агаса маршал, — за поворотом?
— Да, — подтвердил Левентис и поморщился.
Вторая дыра была куда больше первой, обвалившаяся стена почти перегородила улицу — пришлось проезжать по одному, прижимаясь к уютному желтому забору, за которым на два голоса надрывались собаки. Хозяева молчали. Добродетельная Кирка вряд ли до конца поняла, что творится, но на всякий случай держала ворота, двери и оконные ставни закрытыми. И все равно зеваки по улицам шлялись. Любопытство — оно вечно, а уж в провинции и с непривычки…
Капрас не сразу понял, что парочка явно прогулявших до утра влюбленных разглядывает труп, но именно этим «голубки» и занимались. Через полсотни шагов валялось еще трое покойников, судя по всему, зарубленных — светло-зеленые гарнизонные мундиры обильно заливала кровь из широких ран; чуть дальше глядел в небо четвертый мертвец. Этого закололи, обломок пики так и торчал из подвздошья.
Привычная ко всему маршальская лошадь, настороженно поводя ушами, переступила обычное по военному времени препятствие. Будь это в Фельпе, Кагете, даже в, побери его Леворукий, Бордоне, Капрас остался бы спокоен, но в центре Гайифы?! И не в лесу, не на большой дороге, даже не на захваченной спятившими душегубами мельнице — во втором городе провинции…
— Агас, вы что-то понимаете?
— Впереди — сенной рынок, наверное, основная драка была там.
— Я не о том…
— А… Господин маршал, я ничего не понимаю! Не могу понять… Это Гайифа, я не сплю, не пьян, не сошел с ума, я все это вижу, только этого быть не может. А оно — есть!
Стук копыт и многоголосый гомон впереди, за перекрестком. Гапзис все же успел перекрыть путь в предместья, пока бунтовщики прорывались узкими переулками, тесня растерявшихся стрелков. Прорвались, но дальше не прошли, так здесь и остались.
— Кто-нибудь, подержите коня.
Ветер успел развеять пороховой дым, а трупы были слишком свежими, чтобы смердеть, пахло разве что подсыхающей кровью, но рыночные мухи уже приступали к пиршеству.
— Агас, найди… Леворукий, имя забыл… Стручок этот чернильный… Пусть дует к своему градоначальнику и скажет, что можно убирать. Объясни только, как хоронить, чтоб воду не изгадить, — вряд ли они здесь знают.
— Они и не должны. — Физиономия гвардейца была грустной и почти растерянной. — Не Кагета…
Мухи жужжали, трупы лежали, живые — кто вытаскивал своих раненых, кто обыскивал убитых, кто просто бродил между покойниками. При виде маршала копошащийся среди смерти народ прекращал свои дела и привычно вытягивался в струнку. Капрас всматривался в хмурые рожи, словно видя их впервые. Вот эти, выжившие, кто они? Чего от них ждать сегодня ночью, завтра, на марше, в бою?
Он в своих людей верил, школил их, ругал, злился, но верил — и корпус это доверие оправдывал. Пока не вошел в боголюбивую, чтоб ее, Кирку.
— Господин Карло, — пробормотало сзади, — господин Карло, я хотел бы разобраться…
— Ах, разобраться? — Этот… клирик что, так и будет болтаться под ногами?! — В чем?
— Здесь сражались, но я не военный.
— Неужели, святой отец?
Чтобы понять, что за схватка кипела у обелиска с правилами имперской торговли, маршалом быть не требуется, достаточно понюхать пороха. Непривычному тут либо блевать, либо падать, либо, зажмурившись, бежать прочь, но упрямец, хоть и позеленел, желал знать. Что ж, пусть знает!
— Вот те, кого скосили первые залпы. — Карло злобно ткнул хлыстом вправо. — Трупов много, стреляли хорошо. А дальше — те, кто дорвался- таки до ближнего боя. Тут в дело пошли пики и алебарды.
Вал из человеческих тел наглядно демонстрировал, где Гапзис выстроил свою пехоту.
— Дальше подкрепления прибывали с обеих сторон, побоище расплескалось на соседние улицы и захлестнуло весь рынок. Кто-то из мятежников
