порученце герцога Алва, сейчас он адъютант моего брата. Я надеюсь, что сестра Герарда и Мелхен станут добрыми подругами.
— Курт говорил… Да… Молодой человек подавал… подает блестящие надежды. Девочка моя, обязательно скажи ему… скажи…
— Мы будем ждать вас, Мелхен. — Голос первородной Ирэны вновь стал ровен и светел, как дорогой жемчуг. — Эр Лионель, садитесь. Если не секрет, что вам дают рассказы о гоганских обычаях? Это наверняка любопытно, к тому же нам нужно успокоиться.
— Мелхен, — роскошная вытерла глаза, — дай мне шаль. И пару слив…
Мэллит принесла и то, и другое. Больше всего девушке хотелось устроиться возле ног той, что даже в своем несчастье согревала других, но в присутствии хозяйки замка подобное было неуместно. Мэллит вернулась в свое кресло, слишком большое и высокое, чтобы в нем было приятно сидеть.
— Я рада, — старательно произнесла гоганни, — что мои слова принесли пользу.
— И очень большую, — заверил Проэмперадор. — Даже не будь встречи под яблоней, я остался бы вашим должником, ведь теперь я знаю о Кубьерте из первых рук. Однако начать мне придется издалека. Милые дамы, полагаю, вам не доводилось встречать настоящих морисков? Не лошадей.
— Этого еще не хватало! — Роскошная положила косточку на блюдо. — Впрочем, от морисков хотя бы нет вреда. Лучше бы мараги имели соседями их, а не дриксов.
— Фелипе Рафиано пишет, — мягко вмешалась нареченная Ирэной, — что багряноземельцы просты, как меч, и не терпят золота. Это в самом деле так? Вы, граф, их видели?
— Видел. В Алвасете и в зеркале… Внешне я истинный агирниец, сударыня. Жители Дигады и Межевых островов черноволосы, как марикьяре, но им дано право называть себя морисками. Зегинцев и садрийцев я не встречал, но, по словам Алвы, внешне они мало отличаются от его родичей. В Багряных землях нет рыжих и желтоглазых. Кроме гоганов.
Что до обычаев и веры, то и здесь правнуки Кабиоховы не имеют с соседями ничего общего. Гоганы не воюют в привычном для нас понимании, прячут и откармливают своих женщин, не обращаются друг к другу напрямую, избегают называть имена, не подшивают одежду, носят желтое и черное… Перечислять можно долго. Нам эти обычаи могут казаться верхом нелепости, но точно так же нас смешит и холтийская манера каждое царствование менять столицу и шарахаться от моря. Но продолжим ли мы смеяться, узнав, что запрет родился из пережитого уцелевшими ужаса? Холтийцы бегут от воды потому, что в свое время чудом не утонули. Мы в Золотых землях подобного пока еще не испытали.
— «Пока»? Это не слишком обнадеживает.
— Неужели вы хотите, чтобы вас обнадежили?
— Мы хотим, чтобы выросли наши дети. — Роскошная так и не сняла ладонь с живота. — И поэтому мы хотим знать все, как есть.
— Но не сейчас, — отказалась от разговора про страшное первородная Ирэна. — Я готова слушать, что мы все утонем, лишь после ужина и в присутствии брата. Сейчас будет лучше, если Проэмперадор откроет нам тайну неподшитых платьев.
— Она проста, сударыня. Проста и трагична. Вспомните, как победители-бириссцы поступили с побежденными бакранами, а потом представьте другую войну и другое поражение, вынудившее некогда благополучный народ под угрозой гибели покинуть насиженные места. Это было давно, очень давно, только обычаи хранят старые беды, как янтарь — мух.
Толстые женщины — это память о голоде, поварское искусство, кстати говоря, тоже. «Жизненные соки» невесты, когда она становится матерью, позволяют выносить и выкормить ребенка. Неподрубленная ткань? Ниток хватало лишь на то, чтобы не разваливались платья, а желтое и черное носили, скрываясь среди песков и камней. Странное для нас выражение «встать к жаровне» — отголосок скитаний, когда изгнанники вместо постоянных печей имели разве что набиваемый угольями переносной железный короб. Отсутствие воинов — воля победителей, цена за хоть какую-то жизнь. Запрет на оружие вынуждает искать спасения в магии, страх накликать беду — подменять имена и говорить о себе в третьем лице. «Блистательные» и «недостойные» — тени былых унижений во имя выживания, но победители вымерли, а проигравшим удалось спастись. Я почти уверен, что гоганы в Багряные земли явились из Бирюзовых, и мориски чужаков приняли, хоть и без особого восторга…
Проэмперадор с лицом огнеглазого Флоха сказал, и Мэллит поняла — так и было! Непокорная Сунилли любила царя сердца своего в иных землях, и был он врагом племени Сунилли по слову, а не по крови. Мэллит никогда не хотела, чтобы медноволосая красавица отдала свое сердце хмурому шаду, и так и стало.
— Мелхен, — окликнул Проэмперадор, — надеюсь, вы на меня не обижены?
— Я рада, — призналась девушка. — Теперь я вижу смысл смыслов и тень великого в малом и привычном.
Победитель многих врагов встал и слегка поклонился — эта талигойская привычка Мэллит тоже нравилась, но сейчас гоганни думала о былом. О великой беде, от которой ушел ее народ, пережив беду меньшую. Там были желтые пески и черные скалы, теперь они стали сукном и шелком, смутным запретом, в котором больше нет смысла.
— Все-таки, эр Лионель, вы нас напугали. — Нареченная Ирэной улыбнулась и принялась зажигать свечи. — Чужое прошлое слишком печально, чтобы стать нашим будущим, а к этому, если я правильно понимаю опасения барона Райнштайнера, все и склоняется.
— Несомненно, графиня, но барон не учел одну вещь. Шар судеб останавливают первородные. То есть мы.
