Капрас перечитывал письмо Гирени и глупейшим образом улыбался. Вообще-то оно было письмом Турагиса, причем срочным и важным, — от дурешки же, то есть про дурешку, была лишь пара строчек. И вот эти-то строчки командующий корпусом, негодуя сам на себя, перечитал раз двадцать. В день отъезда кагетка сунула любопытный нос в комнату, где Карло беседовал с добившимся-таки приватной встречи губернаторским зятем, назвала гостя в глаза красивым и пышным, схлопотала выволочку и разревелась. Теперь она через Турагиса передавала, что «тот красивый, а ты — очень любимый». Старик, надо думать, от души веселился, записывая эти слова…
— Сударь, — доложил от двери вызванный загодя Агас, — простите, что задержался.
— Надеюсь, на это были причины. — Карло с поспешностью застигнутого ментором школяра перевернул первый лист. — К Турагису нагрянул императорский легат. Следующие, надо думать, мы. Ты Лидаса Сфагнаса прежде знал?
— Постольку-поскольку… Добрый малый, звезд с неба не хватает, но не педант и уж точно не трус — на счету три дуэли и прорва стихов. А что с ним?
— Прибожественность. Он, видишь ли, оказался нашим сервиллиоником. Ты был прав — это не фамилия… Погоди минутку!
Начало письма Карло успел запомнить, но главное, ради чего бывший лучший, но опальный стратег взялся за перо, прочел через строчку, показывать же письмо Агасу не следовало отнюдь не из-за Гирени. Капрас теперь уже внимательно перечел написанные твердым, крупным почерком строки.
…твой собачник уморителен и сам похож на пустолайку со скотного двора. Я дал ему с дюжину псов, благо на конюшнях их развелось больше, чем требуется для охраны и прогонки лошадей. Моим парням кагетская забава по нраву, а твой дурачок дополнительно радует их своим носом, которым только навоз клевать. Смех возвышает, так что смейся, малыш Карло, над чем можно, и особенно над тем, над чем нельзя, и ты вознесешься выше серьезных выскочек, на какую бы гору те ни влезли. Если смех даровал нам Леворукий, Создателя он в конце концов победит, можешь мне поверить.
Сейчас я смеюсь над пре?божественным (именно так!) легатом божественного Сервиллия, ну и над Сервиллием тоже, однако легат ближе. Прежде он звался капитаном Сфагнасом. Приличная фамилия, достойные отец и дядья, но прихвостни Ореста в родне и званиях отныне не нуждаются. Им довольно на каждом углу верещать о близости к императору, у них нет семьи и нет имени, все они «сервиллионики». Если захочешь вывести легата из себя, называй его капитаном и вспоминай о заслугах его отца-полковника. Именно так я и поступал, и теперь мой дом свободен, я тебе пишу, а пре?божественный убрался, и я от души желаю ему навернуться впотьмах с коня.
Этот щенок имел наглость нагрянуть без предупреждения, потребовать две сотни выезженных лошадей и разинуть рот на моего лучшего жеребца (уверяю тебя, нет такой водовозной клячи, которая позарилась бы на подобного всадника), а получив отказ, объявил меня изменником и пособником разбойников. Он глуп. С теми болванами, которых он привел, мои конюхи справились бы шаля. Так не приезжают к разбойникам, так вваливаются к подчиненным, но я, Сервиллий Турагис, свое отподчинялся.
Если легату нужны изменники и негодяи, пусть ищет их в Белой Усадьбе — когда-нибудь, и надеюсь, что скоро, я доберусь до этого рассадника подонков! Никогда не подумал бы, что мерзавцы могут разводить лошадей, но эти разводят. Самое же смешное — я уже говорил тебе, что все время смеюсь, — это предсказание, которым размахивает легат. Дескать, Гайифу спасет и поднимет из праха новый Сервиллий. Только засевшего в Паоне отце- и братоубийцу — надеюсь, последнее для тебя очевидно — звали и зовут Орест, так что спасать остатки Отечества, увы, предстоит мне. Нареченному Сервиллием, когда на свете не было даже тебя, не то что этих испорченных до мозга костей молокососов! Что ж, спасу, но не раньше зимы и желательно с твоей помощью. Второй раз дурака мориски не сваляют, так что армию надо подготовить к будущим жестоким боям.
