Выказывать норов и дальше Матильда не стала, а при первом же взгляде вниз стало не до норова, потому что в реке кто-то спятил — всадники, лошади или все сразу. Кони били задом, вскидывались на дыбы, шарахались друг от друга и тут же сталкивались, роняя седоков в воду, и сами падали, поднимались, пытались повернуть назад.
— Им всем стал очень нэ нравиться Рцук, — заметил Прампуша. — Почему?
Матильда не знала, и никто не знал, хотя всадники, надо думать, орали о том, что с ними творится. Вот этот, свалившийся, уж точно не только колотил руками, но и вопил… Увы, что именно, в шуме непрекращающегося боя было не разобрать. Сбросившая ездока серая смогла-таки выбраться из воды и, хромая, дунула прочь. Это стало сигналом для и так артачившихся коней на берегу. Кто-то из всадников удержался в седле и удержал лошадь, но с десяток разбойников понеслись вслед за хромой и, враз ее обогнав, наметом пошли к холмам. «Желтый» затряс над головой кулаками, но понесшим коням он был не указ, да и тонущим стало не до начальства, а тонуло уже человек пять. Прямо напротив Матильды свалился вместе с конем еще один бандит. Ушел под воду, вынырнул, снова ушел… рядом завалилась на бок лошадь, рыжий круп так и не дал увидеть, смог ли выплыть человек.
Непонятное безумие в пару минут превратило Рцук в мутный бурый суп и напрочь сорвало переправу. Взбаламученная река опустела, выбравшиеся назад разбойники сгрудились на мокрой гальке и по новой в воду не лезли. Бившиеся на левом берегу остались без подкрепления, а их и так с одной стороны теснили распалившиеся кагеты, а с другой — плотный строй талигойцев. Ну и адуаны старались не отставать. Непрошеных гостей отжимали к броду, кто-то должен был струсить первым, и он струсил. Всадник в синем, извернувшись, вышел из боя, и тут-то засевшая в реке угроза явила себя во всей красе. Влетевшая в воду гнедая дернулась, подпрыгнула, чуть ли не полностью выскочив из воды, и седок кувыркнулся, подняв фонтан брызг.
Еще всплеск, еще… В судорогах он там бьется, что ли?! Бился… Течение потащило тело от брода, судя по неподвижности — бесчувственное. Или мертвое. Толпившиеся уже у пенной кромки приятели неудачника несколько раз выпалили по реке и утопленнику. Добить, что ли, решили?
— Самое время ударить, — выдохнул Прампуша. — Самое!..
Внизу думали так же. Защитники берега наподдали так, что недорезанные разбойники — и оставшиеся при конях, и спешенные, — почти не отбиваясь, повалили назад, кагеты, «барсы» и талигойцы за ними. Проклятый «желтый» заскакал между своими стрелками, и те, сожри их Зверь, не сплоховали. Грянули мушкеты, поплыли дымные клубочки, три фигурки — черно-белая и две оранжевые — свалились под ноги товарищам. Темплтону с Коннером и кто там распоряжался у кагетов, этого хватило — защитники брода отхлынули под укрытие камней. Возобновилась перестрелка, кто-то из отставших разбойников поймал пулю, и Рцук поволок очередное тело к морю, но больше не случилось ничего. Что бы ни водилось в реке, оно либо ушло, либо нажралось, а люди с обеих сторон и вовсе были сыты по горло. Бой откровенно затухал, Матильда утерла лоб и объявила:
— Вы как хотите, а я иду искать Бурраза.
Пошли все, даже не отнимавший руку от груди Прампуша.
4
Мэгнус нацелился сигануть на карету, Марсель едва сумел его отвернуть — ноги-шеи остались целы, но козел врезался сразу в нескольких головорезов, совершенно от такой выходки одуревших. Очень кстати — виконт как раз успел вытащить пистолеты. Парой злодеев в этом мире стало меньше, затем пришлось работать палашом. Валме старался, но главные подвиги совершил вдруг озверевший Мэгнус, прямо-таки вбивший одного ублюдка в скалу и размозживший башку другому. Стало грязно, и виконт послал бодуна в прыжок сразу через камень и трупы. Козел взвился соколом, виконт не свалился лишь чудом, зато настроение вознеслось до небес. Марсель орал хвалу боевым рогачам, рубил, топтал и чувствовал себя просто прекрасно, но какой экстаз длится долго? Бой почти равен любви — сборы, сомнения, предвкушения и краткий полет, после которого тянет либо спать, либо удрать, либо выпить и поговорить.
Валме окинул взглядом откуда-то взявшуюся пятерку суровых бородачей и стряхнул с клинка кровь.
— Бакра и регент могут быть довольны, — строго объявил он, и бородачи кивнули. — Дамы… ваши матери и жены могут вами гордиться, а слава бакранской козлерии скоро затмит славу алатской конницы. Когда мы победим здесь, регент поведет вас в иные горы, еще не знавшие козлиных копыт и сопутствующих им подвигов, но это впереди. Сейчас нужно освободить пленных.
Бакраны воздели, именно воздели к небу свои посохи — они были довольны и речью, и сражением. Бедный Жакна на вершине остался без боя и без славы… А нечего отговаривать офицера при особе регента от драки, когда тому самому не хочется в нее лезть!
— Мне нужна моя шляпа и другие вещи, — решил Валме, — а вам нужен ваш командир. Я велел ему ждать на горе, потому что мне было на его счет откровение, но сейчас ему пора спуститься.
Высокий горец без лишних слов послал бурого рогача наверх. Валме застегнул ольстры и повернул к каретам, у которых перед атакой заметил пленных.
Бой затих. Никто не стрелял, не лязгали клинки, не орали дерущиеся, не хрипели раненые; победа была полной, а выводы — мерзкими.
