все сделаем как надо, а если я не вернусь, скажи моей сестре то, что говорил мне. Я оставлю с тобой пятерых воинов, они говорят на талиг, но плохо.
—
Вообще-то виконт если и собирался в бой, то даже не во второй волне, а последним, но этот бакранский Герард со своей заботой, еще более кошачий Шеманталь со своим языком и репутация… Проклятая репутация сорвиголовы и певуна, за свою отчаянность отмеченного самим Алвой! Как же, отметит он, тварь провалившаяся!
Валме убрал трубу в футляр, каковой и вручил Жакне. Тот растерянно взял, и мстительный Марсель тут же сунул ему еще и шляпу.
— Нам с Мэгнусом нужно вниз, а ты будешь ждать здесь. Я
Герард тоже огорченно моргал, но плевать на начальство и делать по-своему, а еще лучше — выполнять приказы, но так, чтобы приказавшие лишались речи и даже чувств, герарды не умеют. Валме по-бакрански взмахнул рукой и вполне уверенно послал рогача на врагов.
Когда козел лихо сиганул на первый уступ, Марсель в очередной раз понял, что был не прав. Это Жакне следовало атаковать вниз по склону, а наследнику Валмонов — взирать на сие сверху, но было поздно. Мэгнус, все убыстряясь, летел вперед, обгоняя одного соплеменника, второго, третьего… Счастливые бакраны уже крутили над головами боевые посохи. Козел скакал, вдохновенье не накатывало, но горцы, несомненно, ждали песен, и Марсель заорал старое и проверенное:
Еще несколько козлов безнадежно отстали, зато крыши экипажей стали больше — вопрос: выдержит ли крыша кареты козла?
3
Будь Матильде пятнадцать и даже тридцать, она уже ринулась бы на берег с пистолетом в одной руке и порванными полотенцами в другой. А не было бы полотенец, разодрала бы нижнюю юбку, рубаху, наконец, но разменявшая седьмой десяток принцесса понимала — внизу она станет помехой, а рану любой адуан перевяжет лучше. И все же…
— «Милосердники», среди прочего, врачуют… А ну-ка, голубок, дуй к Бурразу!
— Нет, сударыня.
Пьетро спокойно, слишком спокойно для впервые оказавшегося в подобной заварухе, отсчитывал жемчужины.
— Адриан тебе дал бы «нет»! Там раненые!
—
Точно, внучек, если только не сын! Адриан так и изъяснялся, коротко, спокойно, напрочь отсекая желание возражать, но что с этим кошачьим Бурразом?! Ходил бы — дохромал бы наверх, да и великана больше не видать… Сидит со своим казароном? Тоже допрыгался?!
— Ваше высочество, посмотрите на реку!
— А если меня застрелят? — съехидничала принцесса, хотя место, где они стояли, было почти безопасным. — Вы тут, а я — в Рассвете. Такая, в белом венчике…
— Душа моя! — окликнул, не оборачиваясь, Бонифаций. — Глянь-ка!