Эти слова цеплялись за другие, одни требовали, другие запрещали, будто бодались друг с другом, и если от этого не избавиться, то мозги Хайтека могут лопнуть. Но, возможно, в его руке избавление – пробирка с маслянистым ядом.
– Не делай этого, – попросил Петропавел.
– Как? – рассердился Хайтек. – Каким образом?! Ты что, не понимаешь?!
Но глаза Петропавла уже закрылись, и он вновь погрузился в беспамятство.
– Упрямый старик, – обвиняюще буркнул Хайтек. – Что ты наделал?!
Голоса за дверью палаты приближались. Охрана пропустит сюда врачей не сразу, всё-таки приказ президента, но пропустит, потому что гиды его недолюбливали, а когда поведение президента выглядит странным, если не подозрительным, то нарушат его приказ с удовольствием.
«Все они такие!» – подумал Хайтек, жалея себя. Удивительно, прежде он никогда не испытывал подобной жалости.
Пропустят после небольшой формальной перебранки. Значит, в его распоряжении всего несколько секунд. Рука Главы учёных с неожиданной силой вновь раздвинула челюсти Петропавла. Вот оно – избавление, пробирка, вылить яд в отверстие рта упрямого старика, избавиться от него, и всё закончится?
Голова дёрнулась, как от удара. Боль теперь оказалась невыносимой. И всё внутри, как густым маслянистым дымом, наполнилось этой чернотой.
Рука над разверзнутым ртом Петропавла опять застыла. Хайтек уставился на неё, словно бык на арене, готовящийся к последней атаке. Его глаза налились кровью, возможно, лопнул сосуд. На пределе усилий рука начала опрокидывать содержимое пробирки. Чтобы избавиться от него. Но и эта чернота внутри головы начала закипать.
Хайтек завизжал.
Глава 19
Полнолуние
В тот час, когда Ева, собрав свои пожитки, готовилась навсегда покинуть Университет, ворон Мунир, пролетев над Москвой, над укутанными туманом берегами канала, над обрушенным мостом, где когда-то, вечность назад, Хардов потерял свою возлюбленную, был уже над Клязьминским морем, где внизу, у деревни собирателей, его ждали. По дороге ворон сделал круг над тёмной водой Хлебниковского затона и видел, как то, что таилось среди мёртвых кораблей, оживая лишь изредка, в моменты, подходящие для катастроф, выбралось из своего укрытия и двинулось в великий разрушенный город, над которым совсем скоро взойдёт грозная луна. Ворон спикировал вниз, сейчас он нёс вести для Фёдора.
– Привет, старый друг, – произнёс тот.
Мунир ждал, усевшись на ветке, склонил голову, глаза-бусинки… Фёдор выставил локоть левой руки, ворон встрепенулся, и пришлось дипломатично отвернуться: к этому моменту соприкосновения с чужим скремлином невозможно привыкнуть. Как будто невольно оказываешься свидетелем чего-то очень интимного, тайного, но вас не касающегося. Фёдору не требовался лист бумаги, а также грифель, чтобы понять послание. Ворон перелетел к нему на плечо, затем перебрался на локоть. Слегка приоткрыл клюв, слабое, еле различимое свечение. Фёдор не выдержал и улыбнулся, поймал себя на мысли, что Мунир, скорее всего, – очень весёлое создание. Серебристые и голубоватые искорки в глазах-бусинках… Совсем скоро Фёдор уже знал, что дела пока обстоят хорошо.
– Агнец обо всём догадалась, всё поняла? – негромко спросил Фёдор. – И Ева тоже? Что ж, старый друг, спасибо за хорошие вести.
Фёдор также знал, что ему теперь не удастся попрощаться с Агнец, потому что та сейчас спешила в Университет. И о том, что «Кая Везд», проклятый корабль, покинул своё логово и на всех парах мчал туда же. Но всё это неважно – главное, Ева поняла, и у неё появилась мощная защита.
«А ведь Хардов был прав тогда. И Сестра была права», – мелькнула мысль и тут же стала отцветшим воспоминанием. Фёдор посмотрел на восток, в сторону Пирогово, откуда совсем скоро на мир навалится тьма, несущая в себе восход чёрной луны, – это полнолуние будет очень необычным. Затем в сторону обрушенного моста, над которым уже вовсю разгорелся даже не золотой, а какой-то кроваво-красный закат, словно мир знал, что кое-кому сегодня будет не до сна, знал, что сегодня произойдёт нечто очень необычное.
– Мне пора на мост, старый друг. Пришёл мне срок снова оказаться там, в месте, где закончатся последние иллюзии.
Фёдор не ожидал от себя столь до нелепости торжественной фразы и рассмеялся. Мунир издал какой-то ликующий весёлый звук, будто всё понимал: нервы – удивительная вещь; вроде бы всё под контролем, но они выдают себя в таких вот нелепостях.
– И тебе пора, лети к Хардову, – сказал он ворону. – Его срок тоже близок. Пора человеку, который слышал твоё сердце, перестать бегать во главе стаи волков-оборотней.
«Ну, вот ещё одна торжественная нелепость», – подумал Фёдор. И расхохотался. Мунир взлетел, издавая свои ликующие звуки, совершил круг над головой, не переставая кричать, – это была песнь ворона, весёлая и обнадёживающая, словно он пытался поддержать, изгнать последние страхи, укрепить сердца, которым сейчас требовалось много мужества.
– Никто не знает, как это произойдёт, – сказал Фёдор. И улыбнулся. – Но спасибо тебе, старый друг.
