И пустота впереди.
Ах-х-х! Меня было много, я тек, я шептал, я подчинялся несложному ритму, я завоевывал, я проникал в капилляры, сплетался и срастался, прихватывая себя слева и справа, сверху и снизу, я окружал, набрасывался и уничтожал пустоту. Р-рах! Ар-рах! — кровожадно рычал я. Круши и бей! Р- рах!
А позади меня, позади моих шеренг прекрасный, как благодать, восставал рисунок жизни, подрагивал, принимал форму и пробовал новыми жилками воздух.
Рану в Майтусовом плече я заплетал уже кое-как.
Обессиленного, меня вытолкнуло обратно в комнатку, накренило и кулем повалило на пол, но даже с пола было видно, как нездоровая желтизна исчезает с лица кровника и сменяется обычной бледностью.
Ну вот. Кажется, удачно.
Я с трудом поднялся, потрепал Майтуса по руке (спи, мой друг, спи) и заковылял к окну, чувствуя себя скверно пролитым кровью големом — все внутри вихляет и щелкает, в голове туман, ноги переступают сами по себе.
По мере моего приближения в окне, будто солнце, всплывала широкая, щербатая, до черных глаз заросшая соломенным волосом физиономия.
— Господин Кольваро? — спросила она, щурясь.
— Да, — ответил я.
— Прощения просим.
По бокам от физиономии проросли руки и с треском захваченной рубашки выдернули меня наружу.
Очень вовремя, теряя сознание, подумал я.
Глава 19
Очнулся я от легкого похлопывания по щеке.
— Просыпайтесь, Бастель, просыпайтесь. Уж позвольте мне так вас называть — Бастель. Несколько фамильярно, конечно, и не по существу. Но таковы обстоятельства.
Голос был мягкий, вкрадчивый. Пересыпчатый, будто земля на краю могильной ямы.
Я открыл глаза. Напротив меня, в широком каретном салоне, обитом черным бархатом, под светом двух боковых ламп сидел Диего Гебриз.
Он был в серых узких брюках, белоснежной сорочке и узком, обтягивающем его сухую фигуру сюртуке. Расслабленно облокотившись на мягкий валик, он смотрел на меня с интересом, водянистые глаза на вытянутом бледном лице почти не моргали.
От позы его веяло обманчивой негой, но я видел, как в бархатной тьме хищно посверкивают жилки.
— Терст все же парадоксален, — улыбнулся Гебриз. — Он подбирает себе очень неординарных учеников. Что вас, что Тимакова. Мне, например, было удивительно, когда он включил Тимакова в охрану государя-императора. Знаете, почему?
— Тимаков не любит высокие фамилии, — хмуро произнес я.
— Именно! — обрадовался Диего. — Тем не менее…
Он пожал плечами, словно говоря: ну, это Терст.
— Зачем меня было выдергивать из окна? — спросил я.
— Видите ли, Бастель, я здесь инкогнито, и дальше хочу оставаться инкогнито. Прошу вас, — повысил голос Гебриз, когда я потянулся к шелковой шторке, — не выглядывать из окна. Карета стоит за домом, там, где второй выезд, холмик и две минуты пешком… Вы, извините, совсем себя не бережете, так что я просто воспользовался представившимся случаем. И не могу сказать, что я долго этого случая ждал.
Он улыбнулся снова.
В пальцах его появилась тонкая сигарета. Приподняв колпак одной из ламп, Гебриз прикурил, втянул и выдохнул дым, помахал ладонью, рассеивая сизые завитки.
— Вы не против?
— Что вам надо? — спросил я.
Диего сощурился.
— Я думаю, вы находитесь в предубеждении на мой счет.
— Всего лишь.
Гебриз покивал.
