Лестницы для прислуги так же, как и коридор, были загромождены мебелью. Со ступенек ближней торчали ножки поваленного серванта.
— Заложили все винтовые и прочие лестницы, кроме центральной, — сказал Штальброк. — И отделили правое крыло с лабораторией.
— Там нет людей? — спросил Терст.
— Есть. Господин обер-полицмейстер сказал: только на первое время штурма, пока не разобьют двери первого этажа.
Я вспомнил, что тяжелые створки после нападения на отца там едва висели в петлях.
— Их хоть укрепили?
— Да, — вяло кивнул Штальброк. — Я сам еще… кровью…
— Э-э, батенька, — Терст развернул поручика лицом к себе, — вы, смотрю, с господином Кольваро одинаково работаете на износ. А как воевать будете?
Он пропустил вперед жандармов и достал «Анис».
— Зачем? — Штальброк поворотил нос от подсунутой бутылки.
— Два глотка, — Терст чуть ли не насильно принялся вливать живку в рот поручику. — Всего два. Ну? Давайте же… Вот и замечательно.
Он отнял бутылку и закупорил ее пробкой.
— Сладко, — сказал Штальброк, утерев губы ладонью.
Щеки его вдруг расцвели румянцем, в серых глазах появился блеск, а жилки вспыхнули, раскинувшись серо-зеленым кустом.
— Ах ты ж, благодать! — только и смог произнести он.
— Все-все. Наверх, — Терст хлопнул его по плечу, и поручик взлетел по ступенькам, будто и в самом деле сплел из крови крылья.
Полковник посмотрел на меня.
— Вы не увидели момент инициации, ведь так? Там, в склепе, вы комментировали вслух все, что происходило, но, может быть…
— Нет, — сказал я. — Я не успел.
— Жаль.
Центральные двери были заложены двумя диванами и подперты притащенными со двора бревнами. Переход в отцовскую половину и вовсе был завален тумбами и стульями, образовавшими кучу выше человеческого роста. Грозно топырились ножки. Посверкивал спицами в глубине кучи сломанный, растерзанный зонт.
Меня вдруг захлестнуло чувство совершенной ирреальности происходящего. Какая, к дэвам, осада? Здесь, в моем доме, в ста верстах от столицы… Бревна, доски, темнота первого этажа… Ну же, господин Терст, улыбнитесь, выдайте розыгрыш движением губы! Он затянулся, этот розыгрыш, мне страшно…
Но Терст был серьезен и угрюм.
Мы поднялись по парадной лестнице и уткнулись в опрокинутый набок бильярдный стол, поверх которого покачивались стволы пехотных винтовок.
— Ага, наконец-то, — поднялся с придвинутого стульчика Сагадеев. — Кто-нибудь внизу остался еще?
— Не видели, — сказал я.
— Что ж, будем считать, что все.
По знаку обер-полицмейстера стол сдвинули в сторону, мы протиснулись в широкий коридор, перетекающий в анфиладу просторных комнат.
— Майтуса вашего подняли, — сказал мне Сагадеев, — девицу эту противную тоже… Государь-император бодр и ждет боя.
— Где он? — спросил Терст.
— В бальном зале.
По пути мы здоровались с оставшимися фамилиями. Терентьевы. Жассо. Брандль. Кузовлев. Баховы. Прочие, не такие видные, но не бросившие в трудный час.
Разум мой примечал устройство обороны.
Опрокинутые столы — еще два бильярдных, зеленого сукна, остальные — обеденные. Выстроены «гребенкой». Повернуты в обе стороны, за каждым — по два, по три пехотинца. Грамотно. Простреливается вся анфилада и заложенные лестницы. Жандармы у окон. Защита из крови — на подоконниках. Кровь в проемах и на полу. И тонким, едва заметным крапом — на стенах. Хорошо. Чувствуется опытная рука.
Свечей и ламп много.
Кое у кого я заметил гранаты. Подсумки полны патронами. Бальный зал, похоже, послужит центром обороны, он без окон, с отдушинами, равноудален от центральной лестницы и подъема с торца крыла. Все на этаже сделано для того, чтобы помешать к нему пробиться. С другой стороны, и деться из него будет некуда. Капкан.
Но нас поймали в него раньше.
— Господа.
