Мы помолчали.
— Мой пистолет?
— Вот, — отец вложил мне «Гром заката» в ладонь. — Подобрал в вереске.
— Хорошо.
С оружием мне было спокойнее.
— Ты потерял много крови, — сказал отец.
— Я знаю, — произнес я, представляя уже, что он сейчас спросит.
Отец посмотрел на меня печальными глазами.
— Я вижу, я слабо, но вижу рисунок… Ты ведь не мой сын?
Застрял в нижней точке, точке ожидания острый кадык.
Я сжал дрожащие пальцы Аски Кольваро.
— Нет.
Новый выстрел слышится глухим коротким рыком.
Мне хочется посмотреть, кто это стреляет через подушку, но я не могу согнать с глаз противную пелену.
Перьев будет много, думается мне.
— Бастель!
Хлопок по щеке приводит меня в чувство. Пелена спадает, и лицо моего друга Игоря Баневина, освещенное факелом, надвигается сверху. Губы его складываются и растягиваются, но кроме окрика я так ничего больше и не могу услышать. Кажется, он говорит: «Очнись! Не закрывай глаза!». Во всяком случае я бы говорил то же самое. Никаких сюсюканий, когда ты при смерти. А я при смерти, я знаю. Кровь не слушается.
Голову мою поворачивают, и я вижу уже Терста.
Радость почему-то течет горлом, горячая, выплескивающаяся красным фонтанчиком. Не слышать начальство — это уж совсем никуда, не профессионально, поэтому я напрягаюсь из последних сил.
— Игорь, — Огюм Терст зол и растерян, — Игорь, я же просил тебя приглядывать!
Это не мне, это Баневину.
Баневин оправдывается. Он был рядом. Он только чуть-чуть не успел.
— Он сейчас умрет, — говорит Терст. Глаза его щурятся. Я вижу, как жилки его крови пытаются перехватить свободный исход моей.
Не удалась дуэль, думаю я.
Под ногой у Терста что-то хрупает, но никто, кроме меня, не обращает на это внимания. Да и я не уверен, что это сторонний звук. Вполне возможно, что хрупает во мне. Только упорно кажется, что перед тем, как исчезнуть с обрыва, Эррано Жапуга что-то стеклянное держал-таки в руке. Или не держал? Тяжело вспомнить.
— Что ж вы, Бастель!
Это уже мне.
Терст чуть не плачет. Света прибавляется. Кто-то еще, усатый, в мохнатой шапке, маячит в отдалении. Или это не шапка, а копна волос?
— Дыши! — хватает меня за грудки Терст. — Сучий ты сын, дыши!
Я пытаюсь. Все-таки приказ.
— Игорь! — орет Терст. — Давай его в домик при казарме. Живо!
Меня поднимают, и все трясется. Трясется небо, усеянное скачущими звездами, трясутся и шелестят акации, в падучей колотятся окна проносящегося мимо длинного караванного дома.
Жизнь уходит из меня.
Я то пропадаю, то появляюсь, и, очнувшись в очередной раз, удивляюсь желтому потолку. Я лежу на полу, кто-то дергает из-под меня остатки рубашки.
— Ложись! — командует Терст.
Рядом со мной устраивается Баневин.
— Вскрывай правую руку!
— Ему? — спрашивает Игорь.
— Себе! — Терст страшен, он вращает глазами, щека у него в крови. В моей крови. — Единственное, что можно сделать, это перенос. Слышишь, Игорь?
— Слышу.
