Да! Такая песня находила самый живой отклик в душах славных боевых офицеров, защитников Отечества. Сто лет прошло, как написал ее героический Денис, а что изменилось?
закончил петь Голицын.
… К себе в купе поручик вернулся под утро, часа за два до прибытия поезда в Тифлис. Надо же и поспать немного, чтобы прибыть в ставку Юденича свежим, словно майская роза.
Заходя в купе, Сергей споткнулся о какой-то штатив. Он чертыхнулся в голос. Дергунцов похрапывал на своем диване.
На миг Голицына посетило неприятное чувство: поручику показалось, что в его вещах имеется небольшой непорядок, точно некто посторонний аккуратно порылся в них, разыскивая что-то.
«Э-э! Меньше вина надо было пить! — одернул он себя. — Еще и не такое примерещится. Не Дергунцов же! Быть того не может: все-таки он приближен к Вере и заниматься такими мерзкими вещами не станет. Просто он мне не по нраву пришелся, вот и лезет в голову всякая ерунда. Стыдно, князь! Подумаешь, не понравился тебе человек, так сразу его во всякой гадости подозревать? Так бог весть до чего докатиться можно!»
Ранним утром, наняв пролетку и загрузив в нее фотографические причиндалы Дергунцова, поручик Сергей Голицын и оператор отправились в Эрджиш, в ставку командующего Кавказской армией генерал- лейтенанта Николая Николаевича Юденича.
10
И ведь не подвело дурное предчувствие Бестемьянова, как в воду старый дядька глядел! Правда, выяснилось это лишь спустя тридцать минут, когда Николенька, поддавшись, наконец, на его уговоры, решил покинуть духан.
Николай вконец захмелел, Бестемьянову пришлось аккуратно поддерживать питомца под руку. Они вышли на узкую улочку и медленно двинулись прочь от духана.
Теплая и влажная ночь, наполненная жемчужным лунным сиянием, обнимала Сарыкомыш. Пряные весенние запахи южных трав и нерусских цветов кружили голову. Тишину нарушал лишь странный стрекочущий звук; непонятно было — кто его издает, насекомые? Да еще откуда-то издалека, с гор, доносилось жалобное, как плач ребенка, тявканье шакала…
Высоко над горизонтом лениво плыла к западу громадная, безупречно круглая луна. Свет ее был настолько ярок, что перед юношей и его заботливым спутником двигались их длинные черные тени. Никаких других источников света на улице не наблюдалось: Сарыкомыш не Петроград, не Тифлис — какие здесь, к шайтану, фонари?..
Еще в духане, уговаривая Николая заканчивать «прощальную пирушку», Бестемьянов ломал голову над вопросом: где им заночевать? Не на ночь же глядя в ставку командующего армией двигаться, не пешком же! Значит, надо дожидаться утра. А где? Эта заковыристая проблема настолько заняла все мысли отставного унтер-офицера, что прозевал Петр Николаевич, открывая дверь на улицу, зловещий знак, который подал бродячий музыкант двум дикого вида горцам в лохматых папахах, сидящим за дальним столиком.
Ясное дело, что сильно захмелевший Николенька этого и вовсе заметить не мог!
А если бы заметили? Тогда совсем по-другому обернулись бы последующие события. Осторожный Бестемьянов просто вернулся бы в духан, чему юноша противиться бы не стал. И просидели бы они в людном месте до самого утра…
Самое страшное, что могло бы угрожать юному великому князю в таком случае, — это набраться вовсе до положения риз. Неприятно, но никто от такого не помирал.
Зато теперь Николай с Бестемьяновым попали в весьма паршивую ситуацию…
Будущего героя и спасителя Отечества продолжало разбирать все сильнее, так, кстати, частенько бывает, когда основательно выпивший человек выходит на свежий воздух. Мысли Николеньки крутились по прежней орбите, правда, они приняли несколько новое и оригинальное направление. Теперь перспектива доблестной гибели на поле бранном уже не привлекала его. Можно ведь и получше придумать!
— Я, Николаич, его осво-бо-дю… То есть освобожду! — герой яростно хватался за воображаемый эфес. — Мы с ним пор-рубим всех нехристей в капусту, а султана на аркане притащим в Петроград! Вот тогда она…
Ежику понятно, что произойдет дальше! Увидев плененного султана на аркане, Вера Холодная перед таким зрелищем не устоит и упадет аккурат в объятия храбреца Николеньки…
Рядом с двумя их темными тенями вдруг возникли еще две. Тут же из кривого переулка послышалась дробь копыт. Бестемьянов обернулся. Он уже не успел заметить замаха, лишь увидел, как на голову его питомца опускается толстая короткая дубина. Конец второй такой же дубинки шел точно в лоб Петру Николаевичу.
Юноша ахнул, ноги его подломились в коленях. Голова Николеньки запрокинулась, кожа приобрела оттенок мокрой известки. Мгновение — и вот он уже лежит у ног нападавших.
С Бестемьяновым у двоих горцев в лохматых папахах получилось не так легко — старый унтер все ж таки прошел огонь и воду, полным георгиевским кавалером запросто не станешь! Он успел уклониться, удар дубины пришелся вскользь. Но положение все равно оставалось аховым: он один против двоих, на земле лежит оглушенный великий князь, его питомец… И хоть бы какое оружие! Или годков двадцать сбросить, тогда бы Петр Николаевич и без оружия много чего смог бы натворить.
Однако Бестемьянов и сейчас, на исходе шестого десятка, запросто сдаваться не собирался и заработал мощными кулаками, что твоя молотилка. Вот один из его ударов достиг цели! Только зубы у сына гор и брызнули…
Но здесь счастье отвернулось от старого унтера: у нападавших-то было кое-что посерьезнее дубинок. В руке одного из горцев тускло блеснула сталь армейского «нагана». Щелкнул на взводе курок. Выстрел!
Бестемьянова чудо спасло, с расстояния в метр горец умудрился попасть ему не в грудь, а в плечо! Хватило и этого: Бестемьянов утробно охнул, сделал два неуверенных шажка и рухнул сперва на колени, потом навзничь.
Еще через несколько мгновений пребывающий без сознания великий князь был надежно связан и переброшен через седло. Из переулочка показался еще один конный горец, ведший в поводу заводную лошадь. Двое похитителей вскочили в седла… Они не стали добивать лежащего Бестемьянова, то ли посчитав, что тот мертв, то ли не желая тратить времени: ведь с минуты на минуту мог появиться казачий патруль.
А бродячий музыкант, который доставил к месту нападения первого жеребца, того, на которого взвалили связанного Николеньку, уже растворился в ночной темноте. Кенто довольно усмехался: за то время, пока черкесы связывали молодого русского, он успел незаметно обшарить его карманы, и теперь портмоне, которое старик передавал своему юному спутнику, у него! Дикари ничего не заметили. Вот и хорошо, с черкесов хватит вознаграждения, которое заплатят им за пленного русского турки!..
С кряхтением, тяжело переводя дыхание, Бестемьянов кое-как поднялся. Пуля не задела кость, прошла навылет, порвав бицепс. Боль адская, но выдержать ее можно. Вот если бы кость перебило, лежать бы сейчас Бестемьянову в болевом шоке…
