Выпад!
На этот раз Франт с места сдвинулся – и оказался на середине комнаты. А вот его противник… тот остался стоять там, где только что находился его враг. Он не двигался, стоял, покачиваясь на ногах. А Гальченко, не глядя в его сторону, прошел к столу и, взяв с него бутылку, плеснул в стакан водки.
Бух!
Тело молодого вора грохнулось на пол.
– Помянем… – поднял стакан Франт. – Глупый был…
Из-под упавшего тела пробилась тонкая струйка красного цвета…
– А ты жесткий… – Митяй плеснул в стакан водки и покосился налево – там двое подручных сноровисто замывали следы крови на полу. Тело Резвого уже уволокли.
– Жизнь такая… – пожал плечами Гальченко. – Всегда на стрёме[11] быть приходится… Никогда не знаешь, откуда кирпич прилетит.
– Это да… – кивнул Миша Бакинский. – Такая жизнь сучья пошла – всякий норовит поперёк батьки проскочить!
– И не говори! – подтвердил Красносельский. – Совсем закон уважать перестали!
– Куда хуже быть может, – покачал головою Франт. – Столкнулся я с тем, что некоторые уважаемые люди даже с чекистами вместе свой гешефт имели!
– Быть того не может! – стукнул по столу кулаком Бакинский. – Кто?
– Лешик Грыма, Павло Горбатый – про этих точно сказать могу.
– Кто это? – удивлённо приподнял бровь Митяй. – Не слыхал…
– То варшавские воры – давно их знаю, – охотно пояснил Франт.
– Фью! – присвистнул Бакинский. – Так то Польша! Эвона где…
– Ты уж прости, но когда я в закон принят был, это всё одна страна была, – холодно возразил Гальченко. – И все тогда вместе были, оттого и больно мне про это слышать сейчас!
– А-а-а… – понимающе кивнул Красносельский. – Тогда-то, конечно… один на всех закон имелся…
– Сейчас – тоже! – отрезал Франт, словно затвор лязгнул. – То, что ранее уважаемые воры с чекистами заодно по квартирам пошли, никак оправдать и понять не могу! И не я один… общество сильно на них осерчало.
Он опрокинул стакан, помолчал и уже совсем другим тоном продолжил.
– Ты вот удивился давеча, что я тут делаю. Не моя масть… тянуть из крытки здесь, слава Богу, никого не нужно, да и менты пока не сильно нам мешают… Так вот – есть дело! Тяжкое, оттого никого из вас пока с собой не зову. Да и не можно – мне то поручено сделать. Опять же, ясности нет… Может ведь и так выйти, что впустую все наши подозрения.
– Что за дело? – заинтересовался враз протрезвевший Бакинский.
– Справедливость восстановить. Нет, не в том вопрос, что кого-то пришить[12] надобно. Тут другое… Чужие вещи кое-кто прихватил – люди их вернуть хотят.
– Варшавская история? – понимающе кивнул Митяй. – Однако! Далеко народ рванул! А ребятишки эти твои на подхвате, стало быть, будут?
– Так ведь сам знаешь – вор кровью руки марать не должен! – ответил Франт. – А эти… они к крови привычные. Им убить – как тебе сморкнуться!
– Вот, значит, зачем сюда дед Миша приехал… – хмыкнул Бакинский. – Он ведь «медвежатник»[13] знатный, так?
– Так, – подтвердил Гальченко. – Ему что «медведя» колупнуть, что стену обвалить – однохренственно!
– Это да… – кивнул Миша. – Однако ж то дела всё-таки не наши! Поляки… Ещё когда отвалились – пусть свои вопросы сами решают!
– И тут я с тобою соглашусь! – Франт плеснул всем водки. – Затык в том, что тамошние воры постучались к нам. Со всем уважением, как в таких случаях полагается. Вадик Тамбовский, Гриша Пустота и Иван Большой – с ними разговор был. Я там не присутствовал, сразу скажу. Меня Гриша уже после всего на эту тему просветил. Там ведь и наши воры отметились…
– Кто?! – удивлённо поднял бровь Красносельский.
– Леха Барин – его с чекистами на адресе видели. И не один раз… По слухам он сейчас где-то неподалёку обретается.
– Обретался, – кивнул Бакинский. – Месяца два или три назад подстрелили его менты – не вовремя наряд около магазина нарисовался. А он с пацанами как раз там работал… Надо же… а ведь и подумать никто не мог! Он же с зоны оторвался меньше года назад! Да с шумом, говорят, уходил!
– Однако ж и в Польше его видели! И не один раз!
– Когда?
