Я, опешив, остался стоять на месте и тупо смотрел ей вслед. Растерянность быстро сходила на нет. Вместо нее меня охватила ярость.
– Погодите секунду. Вы едва не напугали меня до смерти. У меня есть право получить объяснения. Я хочу видеть своих друзей. Я хочу поговорить с ними прямо сейчас.
Я услышал за спиной шорох. Из-за кустов, блокируя мне путь в глубь джунглей, появился брат Йоргос с еще одним головорезом с повязкой на глазу. На лицах обоих не было ни тени улыбки.
– Разумеется, ты знаком с Йоргосом, – сказал брат Димитриос. – А это брат Плутарчос… э-э, Циклоп, для краткости.
– Достаточно. Твои друзья в порядке. Идем. Я не большой любителей москитов, Джек, – бросила через плечо женщина, так и не остановившись. – А ты, как я подозреваю, не любишь, когда тебя тащат.
Со мной случился сильный приступ ХПвЯ – Ходьбы, Пребывая в Ярости. Я едва мог видеть, куда ступаю. Сердце гремело, точно молот об наковальню.
Я хотел найти Касса и Эли, рассказать им обо всем и напасть на Масса – любым способом. Но стоило мне замедлить шаг, как Йоргос начинал дышать мне в затылок. Что, поверьте мне, любого бы заставило ускориться.
Женщина провела нас через джунгли, затем по лагерю и первой поднялась по ступенькам здания, когда-то известного как Дом Вендерса. Я едва узнал холл. При ИК это был просторный атриум с панелями из темного дерева на стенах и огромным скелетом динозавра. Сейчас же здесь кипели строительные работы. Скелет куда-то унесли, а вместо великолепного балкона из красного дерева из стен торчали неровные обломки балок.
– Предстоит немало работы, – заметила женщина.
– Вы сами все это и натворили, – напомнил я ей.
Она лишь улыбнулась.
– Что ж, в любом случае эту развалюху следовало освежить.
Пока я поднимался за ней на второй этаж, у меня неприятно сжалось сердце. Она заняла кабинет Профессора Бегада, вместе с его разваливающимся старым кожаным креслом и деревянным столом. От царящего при нем беспорядка не осталось и следа – не было ни высоченных стопок из папок, ни забитых донельзя картотечных шкафов. Ни скрипящего покрытого пылью вентилятора над потолком, ни грязных окон. Остался лишь старый турецкий ковер, на котором можно было четко различить протоптанную ногами Бегада дорожку от стола к двери.
Именно эта дорожка пробудила во мне целый ворох воспоминаний о Профессоре. Я буквально увидел, как он тяжело ступает по ковру, как поправляет очки на своем носе картошкой и как говорит сухим и формальным языком. В тот день, когда Марко, спасая наши жизни, упал в вулкан, Профессор Бегад плакал именно в этом самом кабинете. Ради нас.
Впервые я в полной мере осознал, как же сильно мне не хватало старика.
– Присаживайся. – Женщина указала на свободный стул.
Я смотрел в серые глаза лидера Масса и гадал, способна ли она плакать. Способна ли она вообще испытывать какие-либо эмоции.
На стене над ее плечом висели две черно-белые фотографии в рамках. На одной, похожей на снимок для школьного альбома, был запечатлен мальчик с темными глазами. На второй – кудрявый мужчина со слезящимися глазами и широченной до абсурда улыбкой.
– Не замечаешь семейного сходства? – спросила женщина. – Оба, мои отец и брат, давно меня оставили.
– Вы и с ними сыграли смертельную шутку? – буркнул я.
Женщина вопросительно подняла бровь.
– Прощу прощения?
Мне было плевать, что она взрослая, плевать, кем она была, судя по имени «Номер Первый», – главой Масса или Властительницей Вселенной. Важно было лишь то, что эти семейные фото были очередной ложью.
– Я думал, я умру! – Я вскочил на ноги и схватился за край столешницы. – Ваши стихи были ложью! Шифр был ложью! Ксилокрикос ничего не значит, и вы все придумали насчет неразрывных проводов! Это у вас юмор такой?
Брат Йоргос заломил мне руки за спину. Женщина, назвавшаяся Номером Первым, резко встала.
– Отпусти его. Он зол, но не опасен.
Недовольно заворчав, монах толкнул меня на стул. Номер Первый обошла стол, села на край и наклонилась ко мне. Когда она заговорила, ее тон был тих и печален.
– Пока ты собственными глазами не увидишь смерть родного тебе человека, ты не сможешь в полной мере осознать, каково это – любить и терять любимых.
– С чего вы взяли, что мне это незнакомо? – огрызнулся я.
И отвернулся, борясь с искушением проговориться о матери.
– В таком случае мы с тобой можем найти общий язык. – Женщина, глядя на фотографии на стене, встала. – Моего брата звали Осман. Вы с ним очень похожи. Он был Избранным. Не проходило и дня, чтобы я не думала о нем.
