– Ваш брат был Избранным? – переспросил я. – То есть вы уже тогда обо всем знали?
– Знала, – подтвердила Номер Первый. – Точнее будет сказать, их обоих, Османа и отца, забрала Артемиссия, точно так же, как Радамантуса Бегада.
Я вспомнил, как душу Бегада вырвало из его тела. Вспомнил последний раз, когда я видел его, держащимся за мою лодыжку, пока мы летели верхом на грифоне. Меня затрясло. Перед моими глазами встала картина, как он падает, падает так быстро, без малейшего крика…
– У нас есть необходимые ресурсы, чтобы предотвратить новые смерти, Джек, – продолжила женщина. Ее голос смягчился. – Чтобы вернуть мир на путь процветания, что был утерян с падением Атлантиды, – путь разума и равенства, здоровья и прогресса, сотрудничества. После того как Атлантида погрузилась на дно океана, мир скатился в бесконечное варварское побоище, участники которого не в состоянии различить признаки надвигающейся погибели для всех без исключения. Ты наша надежда, Джек. Покажи ему, Димитриос.
Брат Димитриос повернул ко мне экран планшета.
– Тебе не кажется это знакомым? – спросила женщина.
– Кажется, – ответил я. – Я видел ее среди других картин в монастыре на Родосе. Они рассказывали о жизни Массарима.
– А теперь взгляни на это. – Номер Первый провела костлявым пальцем по экрану, открывая следующий файл.
– Это два изображения одной и той же картины, – пояснил Димитриос. – Это было получено с помощью рентгенограммы, благодаря которой стало видно пентименто.
– Пенти-что? – не понял я.
– Когда на холсте сначала делают надписи, а потом художник, чтобы скрыть их, накладывает поверх краски, – сказал брат Димитриос. – Это называется «пентименто». История Атлантиды была записана в шести книгах, или сводах. Мы называем это Седьмым сводом. Он был сокрыт под картинами.
– Седьмой свод, – подхватила Номер Первый, – повествует о двух проклятьях. Когда Массарим украл и спрятал локули для их сохранности, Ула’ар обвинил своего сына в разрушении королевства. Он заподозрил Массарима в желании построить новую Атлантиду и провозгласить себя ее королем. Массарим пытался достучаться до него, объяснить, что это необдуманные эксперименты королевы расшатали баланс сил острова и что он, Массарим, лишь хотел сберечь локули. Но Ула’ар не желал слушать. Он проклял собственного сына, чтобы Массарим не смог стать свидетелем того, как локули опять увидят свет.
– Что ж, так оно и вышло, – заметил я.
– Да, но Массарим в свою очередь тоже проклял отца, – продолжила Номер Первый. – Ула’ар не мог умереть и был обречен навеки оставаться на земле, будучи ни живым, ни мертвым.
– Он превратил Ула’ара в привидение? – спросил я.
Брат Димитриос заговорил нараспев, точно декламировал по памяти.
– «Проклятье Ула’ара будет жить, пока Законный Правитель не вернет все семь локули на гептакиклос. Лишь тогда проклятье будет снято, и континент поднимется вновь».
– Погодите – поднимется? – изумился я. – Типа, со дна морского? Прямо здесь?
Номер Первый ослепительно улыбнулась.
– Согласись, прямо мурашки по коже?
– Так… Ладно… – пробормотал я, пытаясь утрамбовать в голове все услышанное. – Ула’ар преследовал Массарима – это правда, я знаю об этом из моих странных снов о прошлом. Но что с локули? Я думал, мы должны были вернуть их на гептакиклос, и все. Никто нам ни слова не говорил о каком-то там Законном Правителе.
– Димитриос, продолжай, – попросила Номер Первый.
– «На истинного Правителя укажут его деяния, – процитировал брат Димитриос. – Первым станет разрушение одной из сфер. Вторым станет акт самопожертвования».
Я откинулся на спинку стула.
– Ну класс. Он единственный, кто может запустить локули, но при этом он должен уничтожить один, после чего покончить жизнь самоубийством. Отлично. Все ясно и понятно.
– Парадокс, – согласился брат Димитриос.
– Поступки и слова Массарима всегда были окутаны завесой тайн, – сказала Номер Первый. – Пророчество следует читать очень внимательно на том языке, на котором оно было написано. Слово «разрушение» имеет значение чего-то окончательного и бесповоротного. Но что, если имелось в виду, что локулус будет сломан, а ведь сломанные вещи можно починить, не так ли? И что, если акт самопожертвования будет всего лишь актом? Постановкой?
Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох, пытаясь вычленить из этого потока безумия хоть крупицу чего-то разумного.
– То есть вы видели, как я бросил локулус под поезд. Тадам! – вот вам разрушение сферы. Теперь же вы провели меня, чтобы проверить, решусь ли я пожертвовать собой.
