пришлось поспорить на предмет того, что риск — вещь, конечно, хорошая, но не всегда он, особенно лишний, к месту.
— Господа, я думаю, что мы поступим следующим образом, — наконец принял решение поручик, — нам следует переодеться в немецкую форму и согласно сопроводительным документам следовать к танку. Это не должно вызвать никаких подозрений у немецких патрулей. А уж мерзкий запах этого… керосина наверняка отобьет желание заниматься у них детальной проверкой. Если уж представился такой случай, то мы должны использовать его максимально.
— Согласен, — кивнул Булак-Балахович. — В нашем случае это единственно верный шанс. Не люблю я высоких и банальных выражений, но это — просто подарок судьбы. Проникнуть, так сказать, в логово зверя в его же шкуре! Очень даже неплохо. Ну, что ж — будем подбирать себе одежку. Один из кандидатов на тот свет, как мне помнится, был очень близкой ко мне комплекции.
— А я видел подходящий мне размерчик, — потер руки Кочнев.
За последующие полчаса отряд принял вполне немецкий вид, ведь до этого, в отличие от отряда прапорщика, мужчины были в простых полевых гимнастерках без всяких знаков отличия. «Преображение» сопровождалось веселыми шутками и смехом. По окончании процедуры Булак-Балахович стал лейтенантом, а Голицын — обер-лейтенантом.
— Ну, как я выгляжу? — поинтересовался Спицын у товарищей.
— Что можно сказать — настоящий тевтонский рыцарь! Вот только нос…
— А что — нос?
— Не арийской формы, — уточнил Несмеянов. — В форме одного земляного овоща.
— Это ты про картофель? — подключился к разговору подошедший Кочнев.
— Вот именно! — последние слова потонули во взрыве хохота. — И вообще, господа, нас понизили в званиях.
— Да тише вы, черти! — попытался приструнить разошедшихся товарищей Булак-Балахович. — Так нас живо тевтоны учуют.
— Ну, хорошо, это все понятно. Но вот что мы будем делать с пленным? — к Голицыну подошел хорунжий Зимин, который уже принял совершенно немецкий вид. — На кой черт он нам сдался? Да и вообще… утопит он нас. Одним словом, лишняя обуза.
— Возьмем с собой, — сказал офицер, окинув взглядом пленного. Тот, словно поняв, что речь идет о нем, впился глазами в поручика, словно магнетизируя его. — Глядишь, он нам еще и пригодится.
— А если попытается сбежать или предупредить своих? — не сдавался Зимин.
— Я ему сбегу! — с многозначительным видом провернул барабан нагана Булак-Балахович.
Пленный кайзеровец мрачно, с презрительным и в то же время полным страха выражением лица глядел на преобразившихся русских офицеров. Он, конечно, отдал бы сейчас все, чтобы исчезнуть отсюда, но сделать это не было никакой возможности. Приходилось покориться и выжидать удобного момента.
Теперь оставалось «убрать» место происшествия, перед тем как отправиться в путь. Сама местность идеально подходила для того, чтобы спрятать концы в воду. Находившееся рядом болото и стало последним пристанищем для порубанных немцев. Выполнив черную работу, офицеры присели отдохнуть.
— Да, видик у нас соответствующий, — критически осмотрев товарищей, произнес прапорщик Несмеянов.
— А что же вы хотели? Настоящие обозники, замызганные и неопрятные, — ответил Лихарев, счищая с рукава кусок болотной грязи. — Хотя почиститься все же надо.
— Мрачное место стало братской могилой для тевтонов, что ни говори…
— А где вы видели подобное место веселым? По мне, так самая пышная гробница — дерьмо, — театрально взмахнул рукой Лихарев. — Не все ли равно, где лежать? Поверьте, вас в свое время это уже нисколько не будет волновать и заботить. Тем более что более идеального места для сохранения бренных остатков, чем такая вот трясина, и не придумать. Здесь можно пролежать до второго пришествия. Вот, кстати, была история: во время осушения Пинских болот нашли нашего брата-гусара. Он утонул в трясине в тысяча восемьсот двенадцатом. Трясина, топь, полное отсутствие кислорода — и в результате сохранился, как огурчик. Сам не видел, но мне рассказывали люди, внушающие доверие.
— Господа! — произнес хорунжий Кочнев. — На войне, конечно, как на войне, однако я предлагаю закусить. Тем более что кроме провианта я нашел и вино.
— Вино? Неужели? — вскинулся Алексеев.
— Да вот, извольте видеть — четыре бутылки вина! Это уж, видимо, офицер постарался.
— Наверняка какое-нибудь пойло! — вставил Сурхайнов. — Разве немцы умеют пить? Ни-ког-да!
— И совсем даже наоборот! — откликнулся Кочнев. — Очень даже неплохое вино, извольте убедиться. Во всяком случае для наших походных условий вполне сойдет.
Проголодавшиеся офицеры решили, что и вправду лучше подкрепиться перед тем, как совершать дальнейшие героические действия. Был выставлен дозор, а остальные уселись в кружок и принялись закусывать, приправляя консервы вином, так предусмотрительно захваченным теперь уже в большинстве своем покойным противником.
— Все-таки что ни говори, а пить немцы не умеют, — покачал головой Сурхайнов. — Этой нации сама природа судила быть заурядными колбасниками, способными лакать лишь шнапс и пиво.
— А что плохого вы, собственно говоря, видите в пиве? — задал резонный вопрос Кочнев.
— Нет, абсолютно ничего, но ведь культура питья — это вещь врожденная. Это… — корнет пошевелил пальцами, подбирая соответствующий термин.
— Это призвание, — со смешком подсказал Несмеянов.
— Да-да, вот именно — призвание. Ни больше ни меньше. Ведь вы только вспомните, господа, как это все выглядело в мирное время! Сказка, а не жизнь. Пили много, я не побоюсь сказать — очень много, но ведь главного, — корнет постучал по груди кулаком, — не пропивали. Ведь как у нас в полку пелось:
— А продолжение помните? — подхватил Алексеев.
— Да, были времена… — мечтательно протянул Сурхайнов. — Сейчас вспоминаешь, и кажется, что все это происходило не с нами. И вообще — в другой жизни.
— А я, господа, твердо решил: кончится война — стану мирным человеком, — обвел взглядом товарищей Несмеянов. — Уходя на фронт, я обручился с… прекрасной девушкой.
— И кто же она, позвольте поинтересоваться? Ангел небесный?
— Почти. Впрочем, это неважно. Важно то, что я люблю ее.
— Насколько я помню, у вас, прапорщик, есть усадьба где-то в Крыму?
— Усадьба! — хмыкнул тот. — Это слишком громко сказано. Есть домик, небольшой, зато уютный. А место действительно невероятно красивое. Под Евпаторией. Горы, море, кусты роз… и мы вдвоем.
— Чем же заниматься будете?
— Учительствовать, — ответил прапорщик, откинувшись на траву и заложив руки за голову. — Ну, и еще есть кое-какие задумки.
