тут платят хорошо, а делов-то – ходи с автоматом да смотри, чтобы рабочие работали, а не дурью маялись. Ну и если нападут… но только давно на них нападали… он даже точно припомнить не мог. Их авторитет их хозяина защищает.
Хорошая работа, в общем. А Алербек – он набожный, просыпается раньше, чтобы на намаз встать. Не ворует.
У него, наверное, и женщины-то не было никогда.
Старший менеджер еще что-то сказал, он не понял что, но сказал дежурное:
– Все сделаем, эфенди…
Они занесли женщину в помещение, которое использовалось под склад для всякой дряни. Перед этим зашел старший менеджер, внимательно осмотрелся.
– Вот это убрать. Это – тоже.
Вынесли стекло и то, что можно использовать как удавку.
Старший менеджер лично проверил замок и как он работает.
Пришел Алербек, он выделялся клочковатой бородой и глазами, как у собаки, преданными-преданными.
Задание ему давал менеджер вышки, а старший просто стоял рядом. Это было правильно, потому что вассал моего вассала – не мой вассал.
– Алербек, – сказал менеджер вышки.
– Да, дядя.
– Ты должен стоять тут и никого не пускать сюда. Понимаешь?
– Да, дядя.
– Совсем никого. Пока я не приду. И если с тобой захотят поговорить – ты не должен отвечать и вообще слушать. Понял?
– Да, дядя.
Старший успокоился – от этого проблем ждать не стоит. Тупой как баран.
– Есть вопросы?
– А намаз мне можно здесь совершать?
Дядя кивнул головой.
– Можно. Я скажу, чтобы тебе принесли коврик из твоей каюты и воду, чтобы ты мог сделать омовение, как положено.
– Рахмат, дядя.
– Не пускай никого. Это очень важно…
Когда Алербек остался один, он прошелся взад-вперед, потом начал искать местечко почище, чтобы тут расстелить коврик для намаза. Озабоченно посмотрел на часы. Он был вооружен автоматом «Витязь-45» российского производства. Более мощный «калашников» применять было нельзя, потому что здесь было много ценного оборудования и много всего горючего. Пуля «АК» пробивала защиту.
Пришел Мамаджон, принес коврик и воду. Кивнул на дверь.
– Кого привезли, брат?
– Не знаю.
Мамаджон положил коврик и воду, толкнул его дружески в бок и ушел…
На самом деле Алербек не считал Мамаджона своим братом. Он считал его негодяем, отвергшим Аллаха, лицемером и грешником, которому гореть в аду.
Как и всех остальных своих сослуживцев.
Никто – ни дядя, ни остальные охранники, находящиеся здесь, – не заметили того, как ненавидит их Алербек. Он искренне верил в Аллаха, но каждый день, возвращаясь в кубрик, где жили охранники, видел приклеенные к стенам страницы из журналов с голыми кафирами [133]. Вместе с грузом для вышки им тайно доставляли водку и анашу. Многие от отсутствия женщин делали содомский грех друг с другом, а ведь в шариате сказано, что это самое ненавистное для Аллаха преступление.
Однажды они расстреляли какую-то лодку. Просто так. Она проплывала мимо, там были люди – и они открыли огонь из крупнокалиберного пулемета и снайперских винтовок. Потом выцеливали головы барахтающихся людей, наверняка мусульман, и смеялись.
При этом они считали себя мусульманами.
Сам Алербек исповедовал ваххабизм. Со временем он узнал, что среди рабочих тоже есть тайные ваххабиты.
Сейчас он тщательно скреб пол, чтобы не совершать намаз в грязи, когда услышал, как в дверь, от которой у него были ключи, кто-то скребется. Это было похоже на звук, с которым скребется мышь. А он не любил мышей, потому что мыши разносили всякую заразу…
Он подошел к двери, прислушался – потом сильно стукнул, как это он всегда делал, когда желал отогнать мышь. Потом отошел, чтобы закончить работу, но тут же шорох раздался вновь.
Он подошел к двери и стукнул опять.
