– Девять чисто, – машинально отозвался я, – у меня убили жену. Чтобы отомстить мне.
– Она была правоверной?
– Нет.
– Плохо. Я встречу своих сыновей в раю. Вы встретитесь в аду.
– Мы не встретимся, – сказал я, – она будет в раю. Я попаду в ад.
– И ты рад этому?
– Предлагаешь мне уверовать? – спросил я. – Как ты?
– Думаю, ты и сам придешь к Аллаху. Без меня.
– Я крестоносец. Я убивал мусульман.
– Это неважно. За грехи, совершенные по джахилии, спрошено не будет.
– Угол вправо, – сказал я, – я был, есть и умру русским. У меня есть религия моих отцов и дедов. Другой мне не надо.
– Мой отец был кяфиром. Твой тоже, – Ильяс показал «осторожно», – твоя проблема в том, что ты хочешь все изменить, ничего при этом не меняя. Но это невозможно. Тот старый мир – его не вернуть никогда. Он не вернется, потому что это прошлое. А будущее – это ислам. Религия чистых. Тех, кто придет на смену погрязшим в куфаре. Нас убивают, но никогда не убьют. Планы шайтана ущербны, ваши усилия тщетны. Религию Аллаха невозможно остановить.
– Тихо. На одиннадцать. Наверху.
Мне было проще – у меня была термооптика. В прицел я видел двоих на крыше.
– Двое, на одиннадцать. Выше.
Вместо ответа Ильяс хлопнул меня по плечу и прицелился в то же место, чтобы подстраховать…
– На улице чисто.
Очередь – остановка – очередь. Оба упали, так и не поняв, что произошло.
– Чисто.
– Чисто. Что это?
– Дар уль-Улюм Наманган. Не видел?
– С земли нет.
На спутниковых снимках видел, конечно. Религиозная школа, рассадник джихада. Но других тут нет, а бомбить по школе, полной детей – я еще не совсем рехнулся.
– Двинули!
Мы перебежали, заняли позиции на углу, прикрывая все стороны перекрестка. Бегом к нам приблизились другие моджахеды и амир Ислам в окружении их. У него не было оружия, по крайней мере, на виду – и он не лез на рожон.
Амир Ильяс переговорил со своими, а я подошел к амиру Исламу, который держался совершенно невозмутимо.
– Что происходит? Что он задумал?
– Это… испытание. Оно мне интересно в неменьшей степени, чем вам.
– Не верь ему, – сказал я, – он лжец. Десяток человек заплатили жизнями за то, что не смогли его вовремя раскусить. Не верьте ему.
– Это мое дело, верить мне или нет, – жестко сказал амир Ислам, – я не верю никому, в том числе и вам. Но если у человека нет иного выхода, он делает то, что ему скажут. У вас не было выхода – и вы приняли мое предложение. Теперь выхода нет у него.
Мы говорили по-английски, вряд ли кто-то понимал.
– Не верьте ему… – повторил я.
Тем временем один из молодых моджахедов начал барабанить в дверь дар уль-улюм. Остальные выстроились у стены штурмовой колонной.
Сначала ничего не было. Потом послышалось.
– Кто там?
– Я Пахлавон. Ищу своего брата из Зума.
– Какого такого Зума?
– Селение Зум, он учится у вас.
– Приходи утром.
– Утром будет поздно! Отец умирает. Ради Аллаха, откройте.
Лязгнул засов. Сухо стукнул приглушенный выстрел.
Аллаху Акбар…
Досточтимого алима Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби до сего дня я тоже видел только на фотографии в оперативном досье – как алима
