поклейку настенных драпировок, старательно мыли двое не слишком счастливых студентов. Воду в их ведрах давно стоило заменить, но трудяги тряпок и мыла чихать хотели на условности.
— Чем провинились? — шепотом спросил Маркус, опускаясь на корточки перед одним из страдальцев. Цвет его волос не оставлял сомнений, что перед нами представитель эльфоведов. Теперь понятно, почему вся моя группа — как один блондины и блондинки и одна я ры… русая на всю голову.
— Опоздали на заселение, — будто специально для меня, ответил парень и утер пот со лба. — Ну и так, по мелочи. Полотенце не вернули с прошлого семестра, пол поцарапали, стену случайно раскрасили.
— И за все это вас заставили мыть полы?
— Не полы, а плинтусы! — явно передразнил кого-то страдалец. — И не за все, а за «пренебрежение к лучшим поэтическим образцам. Взялись писать на стенах — делайте это красиво. Чтобы в следующий раз или рифма точная и небанальная, или все стены мыть будете, пока писать не научитесь!»
— Блин, а не могли на день позже написать? Он же теперь зверствовать будет, — расстроился Маркус и виновато развел руками, как будто это он был виноват.
— Да не будет, — фыркнул коллега первого страдальца. — Одна рифма ему угодила, так что все не так плохо. Еще нас похвалили за использование дольника. Так что в целом Порх остался доволен. А вы тоже накосячили и сдаваться идете?
— Сдаваться? Нет, заселяться идем. Новенькую веду.
— Эту, что ли? — рассмеялся парень и плюхнул тряпку в ведро. — Ну удачи! Это, видимо, тебя он с утра поминал. Единственная не явилась на инструктаж и ключи не забрала.
— Я не знала.
— Вот-вот, так ему и скажешь. Не забудь потом поделиться, сколько минут орать будет.
Я вздохнула. Больше, чем глупость, я не любила крик. А эта парочка шла рука об руку у большинства начальников мелкой руки. Под сочувственными и в большей степени азартными взглядами коллег я дошла до черной двери с золоченой табличкой. По ее углам вились финтифлюшки, заставившие меня подумать о нехорошем. Только одна раса так любила извращаться над официальными табличками. Только худшие — по мнению самих эльфов! — ее представители заказывали роспись у мастера Харана. И только мысли о его клиентах нагоняли ужас на всех порядочных гномов.
Закрыв глаза, я постучала в дверь.
— Войдите, — позволил хозяин кабинета.
Если табличка не врала, то обитал здесь мастер Савелиус Порх, главный комендант общежития номер четыре Лескантского университета имени Рудольфа Великого. Так и никак иначе. Я еще раз пробежалась глазами по надписи, запоминая все до последней буковки, и потянула дверь на себя.
Кабинет мастера Порха удивил меня с первых минут. Разглядев имя на табличке, я, признаться, не поверила словам двух страдальцев в коридоре. Ни один гном в здравом уме и трезвой памяти не станет хвалить рифмы и уж тем более пристрастия к древним размерам. Гном скорее оценит смекалку лазутчиков, состав краски или, на худой конец, быстроту их отхода с места преступления. Но никак не эстетическую сторону вопроса!
Увы, мастер Порх не был приличным гномом. Ни один представитель семьи Порхов не считался приличным в традиционном гномьем обществе. Мало того что они жили на самой окраине и регулярно выбирались на человеческие приемы, так еще их младшие родичи уехали жить в эльфийские долины. Разумеется, по велению многомудрого владыки всея гор. Но! В назначенный срок, когда их посольские полномочия истекли, младшие Порхи отказались возвращаться. Лес и эльфы стали им милее мерного грохота штолен, скрипа вагонеток и жестяных кружек таверн. Такого предательства гномы простить не могли. Старшим Порхам сочувствовали всем горным народом, а младших больше и на порог не пускали. Те в ответ взбесились и сказали, что ноги их в Подгорном царстве не будет. История эта случилась лет двести назад, но гномы до сих пор рассказывают своим детям о вероломных Порхах. С тех пор ни один гномий клан не имел с младшими Порхами никаких дел. Ни один, кроме мастера Харана, который прославился своей склонностью к неуемному эстетству.
— Здравствуйте, мастер, — покривив душой, поздоровалась я. Хоть ко мне Порхи не имели никакого отношения, презреть вбиваемые с детства традиции оказалось не так просто.
Головы я не поднимала, брошку стянула еще перед дверью, усмотрев фамилию коменданта. У него не было поводов, чтобы ко мне придраться. Никаких! Ни один гном бы не посмел меня упрекнуть. Но гномьих генов в мастере Порхе — тогда какой он мастер?! — было с наперсток.
Хмыкнув, как самый настоящий эльф, он осведомился:
— Опоздавшая из комнаты двести пятьдесят семь?
— Да, мастер.
Я героически изображала смирение и покаяние. Именно так — глазки в пол, руки по швам, лицо в меру придурковатое и о-о-очень расстроенное — должен оправдываться образцовый подмастерье. Я знаю, я на практикум по межклассовым отношениям ходила каждую неделю.
— Хм, — видимо, что-то гномье в отпрыске Порхов все-таки осталось. — На меня хоть посмотришь?
Я кивнула, но глаз поднимать не стала. Опять эта проверка на вшивость. Провинившийся подмастерье не должен смотреть своими наглыми глазенками в глаза начальству. Даже если тот этого хочет. Даже если кричать и угрожать начнет. Нельзя!
