даже, чем рост девушки, создавалось впечатление, что вот-вот оружие перевесит и опрокинет хозяйку. Тайпан присел на корточки, уперев пулемет сошками в край подоконника. Дайс застыл у него за спиной, а Капрал чуть сзади, в глубине кухни, глубоко вдохнул и, потихоньку выпуская воздух сквозь зубы, успокоился и приготовился убивать.
Еще на лестнице заметив спускающегося командира, Ангел улыбнулся, собираясь пост сдать, но едва тот прошел мимо, кашевар обескураженно бросился следом. Когда командир спокойно открыл дверь, вытащив импровизированный засов – доску, просунутую сквозь дверную ручку и вставленную в распор между косяком и бетоном, – серб натурально обалдел, думая, а в своем ли Мартин уме, но решил дать тому еще немного времени. В конце концов, треснуть начальство по голове прикладом и затащить обратно в подъезд – секундное дело.
За порогом Мартин вынул из пачки сигарету и закурил, поглядывая на площадку.
– Командир, у нас вроде и в номерах курить позволено, ты чего придумал-то? – Ангел растерялся окончательно, но тут засек вполне осмысленный быстрый взгляд командира, занятый прощупыванием двора на наличие опасности. В открытую дверь с улицы послышался скрип металла о металл, не предвещавший ничего хорошего, а сзади по ступенькам уже спускался Грас с «АК-12» наперевес и в полной боевой готовности.
– Займите оборону на входе. Если не буду успевать, за старшего Капрал, с ним все и решите, – дал короткие и емкие распоряжения Мартин, вглядываясь в лица обоих наемников.
– Мартин, может, я посмотрю? – предложил Ангел, намекая, что нечего так рисковать собой, но, получив в ответ лишь усталую улыбку и немое «спасибо» во взоре, с готовностью вскинул автомат, давая понять, что готов, как верный пес, рвать врага зубами, но хозяина сбережет. Мартин еще раз улыбнулся, понимая, что сейчас ему демонстрируют не театральное мастерство, а честные мужские эмоции, за которыми обычно скрываются страх и волнение.
Несколько шагов вперед. Сигарета вспыхивает чуть ярче, сгорая. Шапочка пепла отрывается, начиная путешествие к земле, и с легким ветерком уносится вдаль. Фигура впереди притормаживает ногой бег качелей, но продолжает смотреть вперед. Двор словно сужается, и все вокруг кажется опасным, деревья превратились в древних исполинов, они тянутся к тебе в попытке схватить и утащить в свои мифические вселенные. Асфальт трет ботинки снизу, упираясь, а колени слегка подгибаются, словно несут неимоверный груз ответственности за каждый новый шаг к пропасти. Вот уже и качели, рукой подать, а сердце птицей бьется в груди, норовя выскочить и улететь подальше от этого двора, этого города и этого мира. Еще шаг, и еще один, и человека уже легко распознать, но стоит опустить глаза, как образ сталкера начинает таять, превращаясь в маленького мальчика, сидящего на застывшей доске с двумя цепями, уходящими вверх.
– Здравствуй, Мартин! – раздается утробный низкий мужской голос, но даже в темноте видно, что губы по-прежнему сомкнуты на лице светловолосого мальчугана, как две капли похожего на самого наемника из прошлого, такого далекого, уже не существующего.
– Кто ты? – дрогнувшим голосом произнес Мартин.
Он отметил, что мальчик одет, как в детстве ходил он сам: белая рубашка, зеленые штаны с заплаткой. «Даже помню, как порвал их. Тогда с Серым подрались из-за фугаса. Да. Точно». В таких же вещах он гулял когда-то во дворе под окнами своего дома, из которых за ним приглядывала мама. Боже, как давно это было.
Мальчик, уловив каждую частичку воспоминаний, качнулся немного, словно сами качели его подтолкнули, а не он должен был помочь им с этим, и, скользнув сначала от Мартина, потом навстречу, заговорил тем же низким взрослым голосом, отчетливо звучащим в голове:
– Кто я? А что на самом деле есть «ты», Мартин? – Качели набирают скорость, Мартин смотрит вперед, застигнутый врасплох вопросом. Ничего нет проще, чем ответить, пытаясь выгораживать себя и придать своей жизни значение. Но внезапное понимание, что это совсем не так, стягивает горло колючей проволокой, заставляя говорить только настоящее, только то, что действительно правда.
– Смотря для кого, – срывается с губ постыдный ответ.
Душу обжигают воспоминания о том, что хотелось забыть навсегда. Рвется наружу загнанное в самую глубь. То, что казалось запертым накрепко там, где никто никогда не сможет это найти, спрятанное даже от самого себя.
– Смотря для кого? – У мальчишки чуть вздрагивают губы, расплываясь в легкой улыбке, прорезающей в душе глубокие раны. Тело скручивает нестерпимой болью, заставляя вспомнить все, что приносит в душу хаос. Мальчишка перестает улыбаться, и боль уходит, но глаза, кажущиеся в темноте серебряными, настойчиво впиваются в Мартина, разметывая остатки мужества, словно опавшую листву. Этот страшный голос, словно читающий приговор, пронизывает его насквозь. – Зачем ты пришел сюда?
Мартин с силой продавливает в себя воздух – просто чтобы вдохнуть. Неведомая пробка, застрявшая где-то в груди, лопается, и ощущение мощи волной прокатывает по телу, тут же уступая полной слабости и желанию упасть, а лучше умереть. В голове раздается громогласный хохот – до боли в барабанных перепонках. Если он сейчас упадет, все закончится, парни сделают свое дело и изрешетят существо, сидящее перед ним на качелях. Но все, что есть внутри человеческого, умоляет этого не делать. Тысячи голосов с разных сторон требуют стоять и слушать, требуют оставаться до последнего, не дать ногам предательски сложиться пополам. И едва эта мысль проносится, как невидимые руки вытягивают собственное «Я» на поверхность сквозь груды призрачных чужих наслоений, очищая человека и оголяя его сущность до первозданной яркости.
– Ты пришел сюда не за деньгами! Зачем ты здесь? – Голос чуть ослабевает, он звучит теперь удивленно. Перед глазами Мартина возникает полоса
