А убить его мог токмо один человек. Проклятый Сморода, елочки-сосеночки!
Что же делать? Продолжать ждать у моря погоды?
Более всего Ергу угнетала возникшая вдруг пустота в душе. Такого чувства он ввек не ведал. Даже не представлял о его существовании.
И вообще принципалу-рубежнику негоже торчать вот так, сиднем при пленнице. Надо, пожалуй, отправляться в резиденцию Кудесника. Может, удастся хоть чем-то помочь старику.
А эту дуру оставить тут, в подвале!..
Будет возможность – вернемся, выпустим. Не вернемся – пусть сдохнет от голода!
И тут его аки беси торкнули.
Зачем же пропадать добру?
А добра у этой девицы – выше крыши. И вполне можно попользоваться. Ибо может статься, что к ответу и не призовут.
А посему не станем терять время.
Он поднялся с дивана и отодвинул щеколду на люке:
– Выходите, сударыня!
– Зачем? – спросила Соснина. – Неужели меня захотел увидеть мышиный жеребчик?
Пустота в душе нарастала.
– Нам след поговорить. Выходите, ради Сварожичей!
На сей раз девица послушалась. Поднялась по лесенке, вышла на свет божий. Но от злословия не удержалась:
– Соскучились, что ли, сударь? Не с кем поговорить?
Вот ведь стерва языкастая, елочки-сосеночки! И как это Сморода не погнал ее из служанок в три шеи! Такая ведь все нервы издергает! Или с хозяином она была мягкая и бархатная?
Ерга сделал попытку примирения:
– Зря вы так, голубушка. Я ведь тоже человек. Давно хотел вам сказать, что вы мне нравитесь как женщина…
– А вы мне нет, востроглазый козел! – отрезала стерва. – И ввек не нравились! Как и ваш Кудесник!
Пустота в душе сменилась яростью. Будто кто-то отпустил вожжи…
Ерга схватил девицу за волосы и бросил на кровать.
– Что вы делаете? – удивилась та, еще не понимая, что ее ждет.
Ерга молча схватил ее за воротник и разодрал платье на груди.
Теперь девица поняла. Прошипела:
– Я на вас в суд подам, старый хрен! Это насилие!
Шипите себе, змея, шипите! Сейчас мы вам на хвостик-то наступим. Не уползете никуда!
Пустоты больше не было. А ярость породила мужицкую решимость.
Дальше все было, как случалось не раз. Только допрежь, с другими женщинами, это происходило по обоюдному согласию. И к обоюдному удовольствию.
Сейчас Ергу заботило токмо одно-единственное – унизить эту стерву.
Пусть побрыкается поначалу. Потом все равно расслабится, размякнет и начнет пищать от накатывающейся услады!
– Миленький! Еще-ох! Еще-ох!
Однако девица не расслаблялась и не пищала. Она билась под ним и рычала:
– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Ее бешеная ненависть не помешала Ерге разодрать остатки дамских тряпок, воткнув колено между стегон, раздвинуть мягкие ноги и прорваться перуновым корнем в глубину ее плоти.
Она продолжала вырываться и пыталась царапаться, но что может женщина весом в три с половиной пуда против мужика, который в полтора раза тяжелей?
Он просто завел ее руки за голову, почти не заметив отчаянного сопротивления, свел их вместе и сжал перстами. И принялся плющить ее тело. И плющил, и тискал, и елозил, пока не получил того, чего хотел.
А потом отпустил девичьи руки и, не дожидаясь, пока изнасилованная расцарапает ему физиономию, сломал ей шею.
Потом встал и принялся одеваться.
Одевшись, снова нагнулся над нею.
Забава Соснина смотрела в стену удивленными глазами – видно, и не поняла в последний момент, что ее ожидает.
