Утром я начал свой день с выбора лошади. В конюшне дворца было десятка три коней, но для меня нужен был особый, который мог бы без особого труда носить своего семипудового хозяина, да еще и доспехи, в течение дня. Увы, мелковаты оказались лошадки. Конюхи, глядя на мои старания, о чем-то шептались, – я и так был зол, а их шепот злил меня еще больше.
– Вы о чем там шепчетесь? – крикнул я им. – Хотите сказать – так говорите.
– Господин, – усердно кланяясь, решился сказать старший конюх, – был у нас в конюшне один конь, отыскал его у касогов катафракт из этерии эпарха Николая, только вот справиться так и не смог с ним и перед отъездом продал на живодерню. А там сейчас очень много лошадей. Может, очередь до него еще не дошла?
– Ну так быстро туда отправь кого-нибудь, пусть скажет, чтобы не резали, пока не посмотрю, – уже спокойней проворчал я.
Мой предшественник пользовался паланкином, который таскали рабы. Мне же сидеть в паланкине было совсем не по душе, да и ратники с боярами меня не поняли бы. Это для греков я был представителем василевса, а для киевлян – сыном Владимира Мономаха и должен быть воином. Но и пешком носиться по городу я не собирался. В моей прошлой бурной, полной приключений жизни я научился неплохо сидеть в седле, и если сейчас у меня появится конь, дел я смогу сделать не в пример больше. Так что в скором времени я в сопровождении моей новой охраны отправился в сторону живодерни. Это заведение располагалось за городом. Мы прошли по красивой улице между домами местной знати и крупных купцов внутри крепости – и вышли через боковые ворота, где я еще не бывал. Чистота сразу закончилась. Вдоль кирпичной крепостной стены было налеплено множество саманных построек бедноты, они строились практически вплотную друг к другу и даже в два этажа. Вокруг была жуткая грязь, шум и гам. Я недовольно поморщился и для себя решил, что с этими постройками надо будет разобраться. По мере того как мы уходили дальше от крепости, постройки редели – и вскоре начались виноградники с длинными рядами лоз.
Приближения к живодерне нельзя было не заметить: аромат цветущих трав и деревьев сменился неприятным запахом гниющего мяса. Живодерня началась с нескольких огороженных выпасов, на которых медленно бродили десятки лошадей. По их виду было заметно, что их доставили сюда не зря. Они из-за ограды безразлично смотрели на проходящих мимо людей.
– М-да… – Лицезрение подобного наводило на неприятные мысли философского толка. От этих мыслей меня спас пожилой хозяин этого места упокоения животных. С виду он был касог, но заговорил со мной на хорошем греческом языке и, раболепно извиваясь, предложил мне пройти туда, где находится интересующий меня конь.
Когда мы проходили мимо огромных чанов, где мокли кожи, от запаха меня чуть не вывернуло наизнанку. «Да уж, не хотел бы я быть кожемякой», – подумалось мне.
Вскоре мы подошли к мощной бревенчатой ограде, за которой стоял огромный вороной жеребец. Когда мы подошли, он с любопытством посмотрел на нас, возмущенно заржал и ускакал в дальний угол загона.
Касог, представившийся мне как Ахра, позвал кого-то, и к нам мигом подскочил молодой парень с арканом. Он махнул им, как будто играя, и петля захлестнула шею коня. Тот дико ржал, вставал на дыбы, но человек был сильней, и вскоре полузадушенный конь оказался около нас. Он приглушенно ржал и косил на нас испуганно-яростными темными глазами.
– Кирие Глеб, – нерешительно обратился ко мне Ахра, – позволю вам напомнить, что этот конь очень опасен, он вчера укусил моего раба за руку, а когда лекарь стал этому рабу отрезать кисть, тот помер.
Но я его почти не слушал, а смотрел на этого жеребца и уже мечтал, как буду гарцевать на таком красавце.
– Ахра, – спросил я у хозяина, – ты вообще кормишь чем-то этих лошадей?
Тот удивленно взглянул на меня:
– Господин эпарх, а зачем? Все равно больше двух-трех дней они у меня не живут.
– Ну тогда быстро запарь большую репу, – приказал я ему.
Ахра удивленно посмотрел на меня и продублировал кому-то мой приказ.
Жеребец тем временем пришел в себя и стоял около ограды, не делая попыток вырваться.
Через какое-то время один из работников принес большой горшок с пареной репой. Я надел латную перчатку одного из воинов и взял репу из еще кипящего горшка. Окружающие с недоумением смотрели на меня. Я перепрыгнул через ограду и подошел спереди к жеребцу, тот слегка подался назад. Взмах рукой с зажатой в перчатке горячей репой – и жеребец немедленно укусил ее. Раздалось дикое ржание, он мотал головой, раскрошенная репа прилипла в челюстях и продолжала обжигать слизистую.
– Ну вот и все, – сказал я окружающим, – теперь он никогда не будет кусать рук. Так что, когда он будет в порядке, ты, – продолжил я, обращаясь к Ахре, – приведешь его мне.
Хозяин живодерни молча кивнул, с уважением глядя на меня.
Мне же совсем не хотелось рассказывать ему, что про такой метод узнал еще в молодости от одного лошадника-цыгана совсем в другое время и в другой жизни.
Сегодня у меня была намечена поездка в Корчев, поэтому когда мы вернулись в город, нас уже ждала лодка, чтобы перевезти на флагманский дромон.
