– С чего бы?
– Считай это знаком доверия.
– Ты рылся в моих воспоминаниях. С какой радости я должна тебе доверять?
– Тебе никто не мешал посмотреть мой лабиринт. Разве нет?
– Ага, холодный пустой лабиринт. Много там насмотришься. У тебя вообще есть что-то внутри или одна оболочка?
Рефаит порывисто вскочил, снял с книжной полки увесистый том и, не дав мне раскрыть рот, вынул спрятанный между страниц буклет и швырнул на стол. У меня перехватило дыхание. На столе лежал мой экземпляр «Категорий паранормального», наглядное доказательство моей причастности к Синдикату. Выходит, памфлет все это время был у стража.
– Может, мой лабиринт поистрепался за столько лет, но в отличие от автора памфлета я не делю людей на касты. И потом, тут нет ни онейромантов, ни рефаитов. – Он посмотрел на меня в упор. – За несколько месяцев, что мы провели под одной крышей, я многое узнал о тебе, пусть и против твоей воли. Прости, что вторгся в личное пространство, но другой возможности понять тебя не было. Это очень много значит для меня, не хотелось обращаться с тобой как с простой смертной – ничтожной и недостойной.
Неожиданное признание.
– Но почему? Откуда такая забота?
– На то есть причины.
Я схватила памфлет и прижала к груди, радуясь, как ребенок новой игрушке. Страж пристально наблюдал за мной.
– Тебе очень дорог главарь мимов. Ты мечтаешь вернуться к прежней жизни. В Синдикат.
– Зря ты судишь о Джексоне по памфлету. Он по-настоящему уникальный человек.
– Уверен, так и есть.
Страж присел рядом со мной на кушетку. Воцарилась тишина. Рефаит и человек – разные словно день и ночь – вместе оказались под стеклянным колпаком, как тот увядший цветок. Страж достал из шкатулки флакончик с амарантом и высыпал содержимое в кубок.
– Тебе одиноко, Пейдж. Я чувствую твое одиночество.
– Мне очень одиноко, – глухо повторила я.
– Ты скучаешь по Нику.
– Он мой лучший друг. Конечно, мне его не хватает.
– Он больше, чем друг. Твои воспоминания о нем на редкость яркие, подробные. Ты обожала его.
– Это было по молодости, – отрезала я.
Однако рефаит явно вознамерился пройтись по больному.
– Ты и сейчас молода, – продолжал он развивать запретную тему. – Но все же в твоих воспоминаниях чего-то недостает. Интересно, чего.
– Недостает, и ладно, – буркнула я. – Подумаешь, проблема.
– Для меня – да.
– Слушай, у всех есть неприятные воспоминания. Какое тебе дело до моих?
– Воспоминания – мой источник энергии. Мой путь к эфиру. У тебя это лабиринты, у меня память. – Пальцем в перчатке он дотронулся до моего лба. – Ты просила меня открыть лабиринт. Взамен открой свою память.
От его прикосновения кровь стыла в жилах. Я в ужасе отпрянула. Страж окинул меня задумчивым взором, потом встал и позвонил в колокольчик.
– Что ты делаешь?
– Тебе нужно поесть.
Он запустил проигрыватель и снова уставился в окно.
Майкл был тут как тут. Идеальный официант – даже звать его не нужно. Невидец внимательно выслушал распоряжения хозяина и выскользнул из комнаты, а всего через десять минут возвратился и опустил мне на колени поднос. Еды как раз чтобы заморить червячка: чай с молоком и сахаром, томатный суп, теплый хлеб.
– Спасибо, Майкл.
Он улыбнулся и, повернувшись к рефаиту, выдал серию замысловатых жестов. Тот молча кивнул. Майкл поклонился и вышел.
Страж выжидающе посмотрел на меня: буду есть или нет.
Я отхлебнула чай. Его вкус напомнил о бабушке – она всегда поила меня в детстве чаем, свято веря в его целебные свойства. Потом я пожевала хлеб. Рефаит по-прежнему не спускал с меня глаз. Изучает, считывает эмоции? Может, видит воспоминание о бабушке, видит, как оно успокаивает меня?
Когда с едой было покончено, он переставил поднос на кофейный столик и снова устроился рядом.
Я откашлялась:
– Что сказал тебе Майкл?
