раскалывался от чудовищной мигрени. Согнувшись пополам, я жадно глотала воздух. «Держись, не показывай слабость!» – звучало в голове, но колени предательски дрогнули.
Наклонившись, страж обнял меня за талию. Я пыталась отпихнуть его, но все мышцы вдруг сделались ватными.
– Хватит, – велел рефаит. – Не упрямься.
Я покорно позволила взять себя на руки. Никогда еще мне не приходилось так скакать из эфира в материю. Даже не знаю, выдержит ли сознание столь дикую нагрузку. В глазах мутилось, смотреть на фонарь было невыносимо больно.
– Ты неплохо справилась, – похвалил рефаит, – но это не предел. Можно и лучше.
Я не нашла в себе сил на ответ.
– Пейдж?
– Все нормально, – хрипло выдавила я.
Страж, похоже, поверил на слово и понес меня к выходу. Правда, на полпути поставил на землю.
Тубан покинул пост. У ворот, уткнувшись головой в колени, сидела и беззвучно плакала Иви. Заслышав наши шаги, она поднялась и отодвинула засов.
– Спасибо, Иви, – на ходу бросил страж.
Та вздрогнула, слезы пуще заструились по щекам. Когда к ней последний раз обращались по имени?
В молчании мы миновали город-призрак. Меня вырубало от усталости. Ник бы сейчас отправил отдыхать на пару часов и отчитал вдобавок.
Лишь на подходе к «Незрячему дому» страж вспомнил о моем существовании и спросил:
– Тебе часто случалось ощущать эфир на расстоянии?
– Не твое дело, – огрызнулась я.
– У тебя убийственный взгляд. Мертвый, холодный. Но когда злишься, глаза горят.
– Кто бы говорил. У самого глаза как хамелеоны.
– Как думаешь – почему?
– Не знаю. Я ничего о тебе не знаю.
– Верно. Покажи руку, – внезапно сменил он тему.
Поколебавшись, я выставила правую ладонь. Она ужасно болела, и на ней успел надуться волдырь ожога.
Страж достал из кармана крохотную склянку, капнул себе на палец и намазал мне воспаленный участок. Волдырь мгновенно исчез, даже следа не осталось.
Я торопливо отдернула руку.
– Что это?
– Амарант. – Он сунул пузырек в карман. – Пейдж, ты боишься эфира?
– Нет.
Ладонь стало пощипывать.
– Почему нет?
Потому что это ложь. Конечно, я боялась эфира. Когда отпускаешь шестое чувство слишком далеко, всегда есть риск умереть или рехнуться. Джекс с самого начала предупреждал, что на такой работе долго не живут. Смело вычитай тридцать лет, если не больше. Как повезет.
Но вслух я сказала совсем другое:
– Не боюсь потому, что эфир совершенен. Там нет войн, ведь его обитатели давно мертвы. Плюс вечная тишина, покой и безопасность.
– Эфир отнюдь не безопасен и совсем не лишен войн и смертей.
Профиль рефаита отчетливо вырисовывался на фоне ночного неба. Мой собеседник словно не чувствовал холода, не выдыхал инея, в отличие от меня. Но на секунду – нет, на долю секунды – в его лице промелькнуло что-то человеческое. Какая-то тоска, горечь. И сразу исчезла.
В Трущобах явно творилось неладное. На улице толпились «алые туники», за ними, перешептываясь, наблюдали арлекины. Если страж и забеспокоился, то виду не подал и решительно направился к бойцам. Заметив его, арлекины тут же попрятались в бараках.
– Что происходит?
«Алые» как по команде повернулись, но, увидев, с кем имеют дело, поспешили опустить глаза.
– Мы были в лесу, – сипло проговорил один, в изгвазданной тунике, – и заблудились. А потом эмиты… Они…
Страж машинально потер предплечье.
«Туники» расступились. В середине сидел парнишка лет шестнадцати. Вместо правой руки торчал обрубок, алая униформа потемнела от свежей крови. От жуткого зрелища меня затошнило. Кисть юного воина была вырвана с мясом до самого сустава. Впечатление, как будто поработала машина для резки бумаг. Страж невозмутимо осмотрел рану:
