– А как вы вообще узнали, что Оливер болен? – спросил он.
– От другого антари, – пояснила женщина, озираясь, словно боялась, что кто-то подслушает. – От Холланда. Он принес мне письмо.
Келл не мог себе представить, чтобы Холланд снизошел до контрабанды, не говоря уж о том, чтобы передавать письма простолюдинов.
– Он не хотел, – добавила женщина. – Оливер отдал ему все, что у него было, и даже тогда… – Она поднесла руку к воротнику, словно потянувшись за бусами или ожерельем, которого теперь не было. – Я заплатила остаток.
Келл нахмурился. Это еще меньше похоже на Холланда. Не то чтобы он совсем бескорыстен, но Келл сомневался, что его вообще могла заинтересовать подобная плата. Хотя, впрочем, у каждого свои секреты, и Холланд хранил собственные так ревностно, что Келл даже призадумался: хорошо ли он знает характер другого антари?
Женщина снова протянула письмо.
–
Он попытался собраться с мыслями. Келл обещал Ри… но это же просто письмо. Строго говоря, по закону, установленному правителями всех трех Лондонов, как раз письма проносить разрешалось. Разумеется, подразумевалась переписка между царствующими особами, но все-таки…
– Я заплачу сразу, – настаивала женщина. – Вам не придется возвращаться. Это единственное, и последнее, письмо. Прошу вас. – Она порылась в кармане и достала что-то небольшое, замотанное в ткань. Келл еще не успел ни согласиться, ни отказаться, но женщина уже всучила ему записку и плату. Едва ткань коснулась его кожи, Келла пронзило странное чувство, а женщина тут же отступила.
Келл посмотрел на письмо и адрес, написанный на конверте, и хотел было развернуть тряпицу, но женщина схватила его за руку.
– Не глупите, – шепнула она, окинув взглядом подворотню. – В этих краях вас зарежут всего за одну монетку! Только не здесь. Этого достаточно, клянусь вам, – она убрала руки. – Это все, что я могу дать.
Келл недовольно уставился на непонятный предмет. Тайна прельщала, но оставалось слишком много вопросов, слишком много деталей не вязались между собой. Он поднял голову, чтобы отказаться…
Но отказывать было некому: женщина исчезла.
Келл стоял у входа в «Горелую кость» в каком-то оцепенении. Как так получилось? Он наконец решил отказаться от своего противозаконного хобби, и тут же сделка сама на него свалилась. Он уставился на письмо и нечто, завернутое в кусок ткани. Вдалеке кто-то закричал, и этот вопль резко вернул Келла к реальности: он стоял в темноте, полной опасностей. Засунув письмо и сверток в карман камзола, он провел ножом по руке и, стараясь заглушить страх, хлынувший вместе с кровью, открыл дверь, ведущую домой.
Глава 5
Черный камень
Серебро звенело в кармане Лайлы, когда она возвращалась в таверну «В двух шагах». Солнце только недавно зашло, а уже удалось неплохо поживиться. Обчищать карманы средь бела дня рискованно, особенно в ее наряде, рассчитанном на плохое освещение и невнимательный взгляд, но ничего не поделаешь. На географическую карту и серебряные часы корабля не купишь и состояния не сколотишь.
К тому же Лайле просто нравилось, как монеты оттягивают карман. Они так приятно звенят, намекая на будущие сокровища, и от этого звона ее походка становится увереннее. Пират без корабля – вот кто она такая. Когда-нибудь у нее появится настоящий корабль, она уплывет и забудет об этом проклятом городе раз и навсегда.
Прогуливаясь по булыжной мостовой, Лайла по привычке начала составлять в уме список вещей, необходимых для настоящего корсара. Прежде всего пара добротных кожаных сапог и, конечно, шпага. У нее был пистолет Кастер (просто загляденье!) и остро отточенные ножи, но у любого пирата есть шпага или сабля. По крайней мере, у тех, кого она знала… ну, или о ком читала в книгах. Читать было некогда, однако грамотой она владела, что нечасто встречается среди воров, но Лайла была способной. Впрочем, если она и крала книги, то только о пиратах и приключениях.
Итак, пара добротных сапог и шпага в ножнах. Ах да, еще шляпа. Ее черная широкополая слишком неинтересная. Ни пера, ни ленты…
Проходя мимо мальчика, который примостился на крыльце дома недалеко от таверны, Лайла замедлила шаг. Мальчик был лет десяти, тощий, оборванный и грязный, как метла трубочиста. Он протягивал руки ладонями вверх. Лайла полезла в карман. Она сама не знала, зачем это сделала (возможно, просто из-за хорошего настроения или потому, что еще вся ночь была впереди), но мимоходом бросила пару медяков в пригоршню ребенка. Лайла не остановилась, ничего не сказала и не стала дожидаться благодарности.
– Ну, теперь берегись, – сказал Бэррон, когда она подошла к крыльцу таверны. Лайла не слышала, как он вышел. – Кто-нибудь может подумать, что за всей твоей суровостью скрывается доброе сердце.
– Никакого сердца, – возразила Лайла и, отодвинув полу плаща, показала пистолет в кобуре и нож: – Только это.
Бэррон вздохнул и покачал головой, но девушка уловила еле заметную улыбку, в которой сквозила… какая-то гордость? Лайла поморщилась.
– Есть что-нибудь пожрать? – спросила она, ударив по ступеньке носком поношенного сапога.
Хозяин кивнул на дверь, и Лайла уже хотела войти, чтобы выпить пинту пива и съесть миску супа (она могла выделить немного мелочи, если, конечно, Бэррон возьмет), как вдруг услышала возню за спиной. Обернувшись, Лайла увидела, как трое уличных хулиганов не старше ее напали на оборвыша. Один
