– Не наваливайтесь! Пустите, ребятушки! Ой-ой!
В сторонке стоял огромный незнакомый парень, очень красивый, но слишком бледный среди загорелых. С парнем оживленно разговаривали несколько местных планетолетчиков. Михаил Антонович Крутиков сидел в кресле у стола директора. Он рассказывал, всплескивая короткими ручками, и временами подносил к глазам смятый платочек.
Быкова директор узнал последним. Быков был бледен до синевы, и волосы его казались совсем медными, под глазами висели синие мешки, какие бывают от сильных и длительных перегрузок. Глаза его были красными. Он говорил так тихо, что директор ничего не мог разобрать и видел только, что говорит он медленно, с трудом шевеля губами. Возле Быкова стояли руководители отделов и начальник ракетодрома. Это была самая тихая группа в кабинете. Потом Быков поднял глаза и увидел директора. Он встал, и по кабинету прошел шепоток, и все сразу замолчали.
Они пошли навстречу друг другу, гремя магнитными подковами по металлическому полу, и сошлись на середине комнаты. Они пожали друг другу руки и некоторое время стояли молча и неподвижно. Потом Быков отнял руку и сказал:
– Товарищ Кангрен, планетолет «Тахмасиб» с грузом прибыл.
Стажеры
Пролог
Подкатил громадный красно-белый автобус и остановился, мерно похрюкивая двигателем. Отлетающих пригласили садиться.
– Что ж, ступайте, – сказал Дауге.
Быков проворчал:
– Успеем. Пока они все усядутся…
Он исподлобья смотрел, как пассажиры один за другим неторопливо поднимаются в автобус. Пассажиров было человек сто. Провожающих почему-то было совсем немного.
– Если они будут грузиться такими темпами, – сказал Гриша, – вам к старту не успеть.
Быков строго посмотрел на него.
– Застегни рубашку, – сказал он.
– Пап, жарко, – сказал Гриша.
– Застегни рубашку, – повторил Быков. – Не ходи расхлюстанный.
– Не бери пример с меня, – сказал Юрковский. – Мне можно, а тебе еще нельзя.
Дауге взглянул на него и отвел глаза. Не хотелось смотреть на Юрковского – на его уверенное рыхловатое лицо с брюзгливо отвисшей нижней губой, на тяжелый портфель с монограммой, на роскошный костюм из редкостного стереосинтетика. Лучше уж было глядеть в высокое прозрачное небо, чистое, синее, без единого облачка, даже без птиц – над аэродромом их разгоняли ультразвуковыми сиренами.
Быков-младший под внимательным взглядом Быкова-старшего застегивал воротник. Юрковский томно сказал:
– В стратоплане спрошу бутылочку ессентуков и выкушаю…
Быков-старший с подозрением спросил:
– Печенка?
– Почему обязательно печенка? – сказал Юрковский. – Мне просто жарко. И пора бы тебе знать, что ессентуки от приступов не помогают.
– Ты по крайней мере взял свои пилюли? – спросил Быков.
– Что ты к нему пристал? – сказал Дауге.
Все посмотрели на него. Дауге опустил глаза и сказал сквозь зубы:
– Так ты не забудь, Владимир. Пакет Арнаутову нужно передать сразу же, как только вы прибудете на Сырт.
– Если Арнаутов на Марсе, – сказал Юрковский.
– Да, конечно. Я только прошу тебя не забыть.
– Я ему напомню, – пообещал Быков.
Они замолчали. Очередь у автобуса уменьшалась. Пора было прощаться.
– Знаете что, идите вы, пожалуйста, – сказал Дауге.
– Да, пора идти, – вздохнул Быков. Он подошел к Дауге и обнял его. – Не печалься, Иоганыч, – сказал он тихо. – До свидания. Не печалься.
Он крепко сжал Дауге длинными костистыми руками, Дауге слабо оттолкнул его.
– Спокойной плазмы, – проговорил он.
Он пожал руку Юрковскому. Юрковский часто заморгал, он хотел что-то сказать, но только облизнул губы. Он нагнулся, поднял с травы свой великолепный портфель, повертел его в руках и снова положил на траву. Дауге не глядел на него. Юрковский снова поднял портфель.
– Ах, да не кисни ты, Григорий, – страдающим голосом сказал он.
– Постараюсь, – сухо ответил Дауге.
