Лавируя между стеллажами и паллетами, мы идем дальше, обходим гигантский зал по кругу. На всякий случай проверяем каждую щель. Я веду отряд дальше, пока мы не утыкаемся в закрытые рольставни с табличкой: «Склад. Посторонним вход воспрещен!»
«А мы и не посторонние», – думаю я, со скрежетом поднимая вверх гибкую створку.
– Отряд! Вольно! – командует Лось.
Бойцы водят стволами по стенам. Кроме меня и Костяна остальные оказались здесь в первый раз. Они никогда не видели склада подобных размеров.
– Это же сколько жратвы здесь было! – ахает Шестой, задирая голову и рассматривая тянущиеся под потолок стеллажи.
– Да, было и сплыло! – хмыкает Лось. – Так, бойцы, обследуем склад, смотрим, что да как. Краб, остаешься у входа, остальные за мной. Тень, а ты куда намылился?! – спрашивает Костян, заметив, что я направляюсь к выходу.
– Я к «мосту», – отвечаю я, – осмотрюсь, огневые точки на всякий случай намечу. Вдруг кто подойдет, а там вся дорога как на ладони.
Замечаю, как при этих словах все напрягаются.
– Вы пока передохните, фильтры смените, пожрите, – предлагаю я. – «Сникерс» еще не весь высосали?
«Сникерсом» мы называем жидкую питательную смесь, которую можно пить, не снимая противогаз.
– Не боись, – усмехается Костян, – я с собой на всякий случай двойной запас на каждого захватил, с голодухи не помрем. – Так ты на «мост» сам пойдешь, без прикрытия?
– Один. Треха со мной, вот мое прикрытие, – я улыбаюсь. – По следам найдете, если что. Штору за мной закройте. А если через полчаса не вернусь, то шлите спасателей.
Не дожидаясь ответа, я сворачиваю за стеллаж…
Когда я один, то передвигаюсь намного быстрее. Наверное, перестаю сдерживать инстинкты и становлюсь самим собой – тенью. Иду обратным путем, наклон пола играет мне на руку, и вскоре я останавливаюсь перед длинной крутой лентой эскалатора, ведущего к «мосту». Осторожность не помешает, тем более, судя по свисту ветра, из-за постоянных подвижек все окна высажены.
Глубокий вдох. Выдох. Уперев приклад автомата в плечо, я медленно поднимаюсь наверх. Справа – «Шоколадница», вернее то, что от нее осталось – обугленный остов кафешки, рухнувший вместе с перекрытием и лестницей на главный вход. Иду дальше. Крытый переход над Новоегорьевским шоссе теперь больше напоминает ленту Мебиуса. Словно кто-то хорошенько тряхнул мост как тряпку, да так и оставил.
«И как только все держится? Не навернуться бы с него или вместе с ним», – я озабоченно оглядываю уклон.
Ложусь на пол, слушая, как вихри свистят в массивных стальных опорах торгового центра. Смотрю по сторонам. Широченные оконные проемы и потолок почернели от копоти.
Шумно выдохнув в маску противогаза, я, сдернув с плеч тяжелый рюкзак, оставляю его вместе с «мосинкой» возле разбитых стеклянных дверей. Ползу с автоматом вперед. Грязно-белая «кикимора», накинутая на ОЗК, превращает меня в человека-невидимку.
Подо мной Новоегорьевское шоссе. Если повернуть голову и посмотреть налево, то видны МКАД и эстакада. Подползаю к краю «моста». Спрятавшись за опорой и осторожно перекатившись с живота на бок, я вытаскиваю из набедренного кармана перископную трубу.
Цилиндр, обмотанный камуфляжной лентой, удобно ложится в руку. Чуть выставив перископ, приникаю к окуляру, пытаясь разглядеть местность.
«Черт! Ни хрена не видно! Надо «прозреть», и причем «прозреть» как надо!»
Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Понимаю, что ресурс фильтров не бесконечен, но выбора нет.
Срабатывает. Меня начинает мутить. В голову точно впивается когтистая лапа, медленно вдавливая глаза в череп.
Ощущение такое, будто я сам, сжавшись до размеров пылинки, устремляюсь навстречу проклятому миру. Невыносимая боль заполняет разум. Хочется сорвать с себя защитный костюм. Губы искусаны в кровь. Под глухие удары сердца мгновения утекают в вечность.
Вскоре картинка в перископе мутнеет, сменяясь абсолютным мраком, но затем…
Словно кто щелкает рубильником в голове. Серая хмарь быстро проясняется, обретая четкие контуры. Куда там ПНВ! Вместо привычного зеленого фона я вижу так же четко, как и днем, разве что в черно-белом цвете.
Сложно объяснить, как мне это удается. «Ночное» зрение. Дар и одновременно проклятие этого мира. Если бы не боль…
Я уже давно привык не обращать на нее внимание. Концентрируясь, не спеша поворачиваю цилиндр. Наметанный глаз снайпера отмечает каждую мелочь и деталь обезображенной местности.
«Съезд со МКАДа – около шестисот метров. Дорожная развилка – пятьсот», – мысли появляются и исчезают. Окоченевшие пальцы едва успевают набрасывать огрызком карандаша пристрелочную схему на обрывке картона, который я всегда ношу с собой.
«А вот тебя-то мне и надо», – радуюсь я, увидев разрыв в ограждении трассы.
Недалеко застыли перекошенные столбы линий электропередач. Оборванные провода раскачиваются из стороны в сторону.
Приметная метка для поправок на ветер. Делаю запись в карточке. Спрятав перископ, опираясь на наколенники и налокотники, вырезанные из старых автомобильных покрышек, отползаю подальше от проема.
