примете. Молчите? Все. Решено. Свободны! Подробности потом!
Мы поднимаемся и идем к двери. Краем глаза замечаю, что Федоров переглядывается с Колесниковым.
– Тень! – зычный голос Игоря Владимировича бьет в спину не хуже молота.
Я поворачиваюсь.
– Останься, разговор есть.
Киваю и, поймав злой взгляд Митяя и удивленный Арсеньева, сажусь обратно. Дождавшись, когда дверь за чистильщиком и эсбешником закроется, Колесников знаком приказывает мне придвинуться ближе и тихо добавляет:
– Помнишь, мы недавно с тобой думали, как нам Расчленителя выманить? То да се перетирали, планы строили, а толком и не решили.
– Помню.
– Так вот, есть идея одна. Думаю, сработает. Но скажу сразу, от тебя потребуется выдержка и… – повисает пауза, – скажем, так, все твои необычные способности. А еще, – Батя на мгновение замолкает, – если справишься, то я обещаю решить твой вопрос с Машей. Кстати, – он внимательно смотрит на меня, – сколько ей до родов осталось? Месяц, да? Так что выбор за тобой.
«Дельная замануха, – зацениваю я. – Знает куда бить. Но бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Об этом надо помнить…»
– Чего молчишь? – спрашивает Колесников, буравя меня взглядом. – Думаешь, туфту гоню? Решай! Сам понимаешь, она, к сожалению, ослепла, – Батя вздыхает. – И чтобы ее оставить с тобой, мне придется супротив мнения общины идти. Это против правил, которые я – мы! – установили. Установили, чтобы выжить всем!
Сжимаю кулаки, пытаюсь сдержаться, чтобы не разразиться бранью. Смотрю Колесникову в глаза и понимаю, что он прав, и без него я ничего не могу сделать. От беспомощности хочется выть. Все мои способности, сила, заслуги – ничто против ярости толпы, которая послушна только ему.
«Складно говорит, точно ручей журчит. Что же они там с Федоровым замыслили?» – догадки рвут мозг на части.
– Ну, чего удумал? – по голосу чувствую, что Колесников теряет терпение.
Я киваю.
– Вот и лады, – кивает он в ответ. – Только помни, если возьмешься, обратного хода не будет. Если на полпути передумаешь – весь отряд положишь! Продолжать?
– Валяйте! – вздыхаю я.
– Слушай, – веско роняет Колесников. – Но сперва выпей, – на столе появляется запечатанная бутылка, до краев наполненная янтарной жидкостью, и три граненых стопарика. – Это тебе не самогон, коньяк тридцатилетней выдержки!
– А что, трезвым я вашу идею не осилю? – мои губы расползаются в деланной усмешке, но, глядя на серьезные лица мужиков, я быстро сгоняю ухмылку с лица.
– Так дело наше такое, что не каждый и на пьяную голову рассудок сохранит, – философствует Батя и пододвигает ко мне карту. – В «Мегу» помнишь, как идти?
– Помню, – отвечаю я.
– Вот чего мы придумали…
От воспоминаний меня отвлекает внезапно ожившая в нагрудном кармане рация. Машинально смотрю на часы.
«Мать твою! Почему так рано?! Ведь планировали под утро».
– Шшш… Третий, третий, шшш… – сквозь помехи эфира я едва различаю простуженный голос Хлыща. – Как слышно меня? Прием!
Откинув клапан застежки, я достаю рацию, нажимаю на тангенту:
– Сугроб, слышу тебя, прием!
Отпускаю кнопку.
Шшш…
Голос то пропадает, то вновь появляется.
– Я вижу их!.. Повторяю, вижу их!.. Они идут по вашим следам! Он с ними! Прием! Как понял? Они идут! Подтверждаю опознание главной цели!
Я с силой давлю на тангенту.
– Понял тебя, Сугроб! Что по времени? В график укладываемся?
Снова отпускаю кнопку. Прикладываю рацию к уху.
– Уже… шшш… Прошли…
Не могу разобрать, что он сказал.
– Сугроб, повтори! Где они? Не слышу! – я с трудом заставляю себя не сорваться на крик.
– Час! Не больше! Они будут у вас, – отвечает Хлыщ.
