заляжете, – он тычет пальцем в угловое крыло комплекса. – Сами выберете, у какого окна, места навалом. Центр и правый фланг ваши. И помните, открывать огонь только после выстрела Тени! Раньше ни-ни! Себя не обозначаем.
Братья кивают и бросаются вперед, быстро исчезая во тьме.
– Теперь вы, – Костян смотрит на Рентгена и Шестого. – Один остается с Тенью, второй…
– Мне нужны оба, – обрываю я Лося.
– Зачем? – удивляется он.
– Рентген за наблюдателя, а этот, – я киваю в сторону Шестого, – тылы прикроет, будет смотреть на Дзержинское шоссе и, если что, предупредит заранее.
Лось смотрит на меня, думает. Я чувствую, как он анализирует полученную информацию, и его доверие ко мне испаряется как масло с подогретой сковородки.
– Ну, хорошо, – соглашается наконец Лось. – Колесников говорил, чтобы тебе зеленый свет во всем давал, не обеднею…
Костян поворачивается и быстрым шагом уходит на противоположную сторону «моста». Я провожаю его взглядом, пока его фигура не исчезает во мраке.
– Так, бойцы, – обращаюсь я к Лешке и Шестому, – видите вон то разбитое окно возле прилавка? – Я показываю на мою недавнюю нычку. – Наше место там. Лучше не придумаешь, вся местность как на ладони. Но сначала мы с тобой, – я смотрю на Шестого, – прогуляемся по шоссе и поставим «растяжку».
Даже сквозь линзы противогаза я замечаю, как глаза бойца становятся размером с блюдца.
– Ты сбрендил?! – выдавливает он. – Переться туда? Ради чего? Мины ставить? Не пойду!
– Ты, видимо, не понял, – ласково говорю я, а затем рявкаю: – Это – приказ! Или ты идешь со мной, или я валю тебя к чертям собачьим за саботаж прямо здесь и сейчас! Хочешь пораскинуть мозгами? – ствол моего автомата упирается в голову Шестого. Мы смотрим друг на друга. – Десять секунд на раздумье. Решай!
– Твоя взяла, сука! – шипит он. – Вернемся в Убежище, все про твое самоуправство доложу!
– Заткнись, урод! – прикрикиваю я. – Спускаемся и поднимаемся по веревке. Лешка, крепи!
Рентген, метнув на меня удивленный взгляд, бросается к проему, на ходу извлекая из рюкзака туго стянутую бухту стропы. Зацепив карабин за трубу, он отходит в сторону.
– Шевелись быстрее! – я бью Шестого прикладом по спине. – Ты спускаешься первый, я за тобой, а то передумаешь еще.
Ухватившись за веревку, парень быстро соскальзывает вниз.
– Ты чего удумал? – спрашивает меня Лешка, едва фигура Шестого исчезает во мраке. – Чё там шариться?
– Сам все увидишь, – бурчу я, перебрасывая автомат за спину. – Жди…
Проваливаясь в снег, мы с Шестым идем по дороге. Полная луна изредка мелькает сквозь разрывы в облаках. Я знаю, что нас видно из проемов, но Краб с Хромом, а тем более Лось орать: «Куда вы пошли на ночь глядя, вернитесь!», не будут.
Задыхаемся. Ощущение, что к ногам привязаны пудовые гири. Каждый шаг дается тяжелее предыдущего. Семьсот метров превращаются в семь километров, да еще этот ветер в лицо, будь он неладен. Петляем между автомобилей и, наконец, выходим на точку.
– Здесь поставим! – я показываю на примеченный мной ранее разрыв в ограждении. – Каннибалы отсюда полезут. Глянь!
– Откуда знаешь? – шепотом спрашивает Шестой, водя стволом «калаша» из стороны в сторону.
– Оттуда… – тихо отвечаю я, делая шаг в сторону.
Видимо, он что-то почувствовал. Может, интонацию в моем голосе. Боец круто поворачивается. Поздно. Я бью его прикладом в голову.
Тихо вскрикнув, он валится в снег. Теперь главное не мешкать. Расстегиваю карман разгрузки, нащупываю наручники. Один браслет замыкаю на запястье Шестого, другой – на трубе ограждения. Обыскиваю его. Автомат, пистолет, нож – все забираю. Перерезав лямки, сдергиваю с него рюкзак.
«Теперь я знаю, что чувствовал тогда Колесников, когда послал нас – восьмерых пацанов – на убой…» Я стараюсь не думать о том, что мне предстоит сделать дальше. Теперь мне с этим жить…
Дернув цепочку, проверяю, надежно ли защелкнулись наручники, затем вкалываю Шестому ударную дозу «химзы» – так мы зовем самодельное обезболивающее, которое делает Химик. В зависимости от дозы человек или вырубится, или у него будут прекрасные яркие галлюцинации. В этот момент Шестой приходит в себя.
– Тень… – Шестой едва шевелит губами. – Тень! Ты чего удумал?! – он дергает рукой. – Тень!!! – его крик эхом разносится вдоль шоссе.
Молчу. Словно скажи я хоть слово, и зыбкая грань между долгом и состраданием падет.
«Эмоции прочь! – уговариваю я сам себя. – Это все ради Машеньки. Он не человек! Мародер, приговоренный к смерти. Бог знает, чем еще он занимался в Убежище. Может, ему и человечины довелось испробовать. Теперь он сам на месте “свиньи”».
Смотрю на Шестого. Сквозь стекла противогаза на меня таращатся безумные глаза.
