сболтнуть ненароком. Вся сущность бунтует против подобных методов, но разум, подстегиваемый жаждой жизни, сильнее.
Знать бы еще, как подобраться к Мордовороту.
Банальное верчение задницей и откровенные предложения навряд ли сработают. Не тот типаж. Нужен тонкий подход.
В голове сумбур. Идей много, но все они столь фантастичны, что не воспринимаются иначе, чем досужие мечтания.
Грохот дверей и резкие команды карлика вырывают из задумчивости.
Что случилось?
Отложив книгу, приближаюсь к решетке.
Держась за руку, нащупывая дорогу ногами, за карликом плетутся два парня с повязками на глазах. Избитые, дрожащие, они являют собой жалкое зрелище. Столь же жалкое, как и все мы.
– Стоять, – веса своему распоряжению Господин Кнут додает плетью. Наверное, по-другому он уже не может.
Юноши замирают.
Карлик снимает повязки и отступает в сторону. Мордоворот привычно дежурит у стены. Поза расслабленная, но глаза фиксируют все. А мышцы готовы в один миг взорваться резким рывком и нажатием на курок.
Несмотря на одинаковые халаты, в парнях чувствуется некое отличие. Белобрысого я вообще сперва за девчонку приняла. Знаете, есть такой тип – пацанки. Курят, матом разговаривают и на похлопывание мужчины по ягодицам реагируют не возмущением или пощечиной и не кокетливым хихиканьем, а недоуменным взглядом. Серьга в ухе и колечко в губе мужественности облику тоже не прибавляют. Но распахнувшийся халат отмел все сомнения. Юноша.
Оба парня худощавые, невысокого роста, с правильными чертами лица. Но в отличие от белобрысого темноволосый не щеголяет украшениями, лишь очками в тонкой оправе несколько замысловатого дизайна.
«Студенты», – решила я.
Внесли Великую Екатерину.
– Какое многообещающее пополнение, – заявляет она, перетекая в сидячее положение.
Из соседней камеры доносится скрежет зубов. Максим. После того как я Федю… короче, после того как эта камера опустела, туда перевели появившегося на оргии Боксера. Где он был раньше – не знаю. Но слова Старухи о том, что он заслужил награду, дают повод нехорошим мыслям.
Вернувшись на койку, засовываю руку в карман.
Что-то липнет к пальцам.
«Крысиная отрава», – мелькает в мозгу.
Нужно срочно убрать ее. Спрятать.
Найти пакет в камере не удастся, а вот свернуть его из бумаги…
Озираюсь по сторонам.
Если вырву лист из книги, могут заметить.
О, это подойдет.
Приблизившись к накрытому крышкой отхожему ведру, беру рулон туалетной бумаги. Оторвав кусок, пытаюсь соорудить кулек, наподобие тех, в которых бабки на вокзале семечки продают. Бумага не слушается, расползается в пальцах. Приходится оторвать еще кусок и повторить процедуру, сложив полоску вдвое.
Получившееся уродство мало напоминает кулек, но с основной задачей справляется. Мне удается пересыпать в него отраву из кармана и, завернув края, сунуть под ковролин.
Пусть полежит до нужного момента. Не знаю еще как, но думаю, отрава пригодится.
Вытряхнув остатки яда из кармана в ведро, осторожно опускаю крышку и подхожу к решетке.
Дверь за Призраками, уносящими Великую Екатерину, закрылась, и Господин Кнут набросился на свежие жертвы со своей маниакальной страстью причинять боль.
Откуда в человеке столько жестокости?
Что-то подобное состраданию шевелится в душе, но быстро растворяется в страхе за собственную жизнь.
22. День открытых дверей
Утро начинается раньше положенного времени. По крайней мере для пленников подземелья Великой Екатерины.
От яростного вопля и грохота ударов, сотрясающих железную решетку, я сваливаюсь с постели. Не проснувшись толком, но цепенея от ужаса, заползаю под кровать.
Как-то рывками сознание проясняется, мысли бегут живее. Лишь неистово бьющееся сердце долбит ребра с неустанной яростью отбойного молотка.
